– Как приятно выбраться за город, – сказал Джонни.
Я приоткрыл окно. Не хотелось быть пассивным курильщиком. Пачка денег врезалась в мою ягодицу, все вокруг казалось многозначительным, словно было выделено курсивом. Может быть, от страха.
Еще через десять минут мы свернули на изрытый колеями путь, где сквозь крошащийся асфальт пробивались какие-то ростки.
– Вот она, сила жизни, – сказал Джонни. – Прет через все преграды. Разве это не чудо?
Он затронул один из глобальных вопросов, уже явно готовясь общаться с поджидающей нас компанией. Я собрался подробно ответить, чтобы успокоить нервы. Но тут перед нами возникла безобразная имитация тюдоровского особняка, и слова застряли у меня в горле.
Изогнутая подъездная дорожка привела нас к бетонному гаражу на две машины, покрашенному неравномерно выцветшей пурпурной краской. Ржавая подъемная дверь была заперта на висячий замок. Из высокой травы и зарослей крапивы торчали скелеты и внутренности шести мотоциклов. Совершать преступления в таком месте – одно удовольствие. К железному кольцу на гаражной стене была приделана длинная цепь без всякой собаки на конце. Здесь мы остановились и вышли из машины. Крапива разрослась до самой входной двери в стиле времен короля Георга. Из дома доносилось уханье бас-гитары, неуклюже повторявшей пассаж из трех нот.
– Ну, где тут интеллектуалы?
Джонни подмигнул и придавил ладонью воздух, словно заталкивая мои слова в невидимую бутылку. Пока мы шли к двери, он перешел на шепот.
– Послушай моего совета, не пожалеешь. Не смейся над ними. В их жизни не так все просто складывалось, как у тебя, поэтому им не хватает... гм... выдержки.
– Что ж ты молчал. Пошли отсюда. – Я потянул Джонни за рукав, но свободной рукой он уже звонил в дверь.
– Да все нормально, – сказал он. – Ты только следи за собой.
Я отступил на шаг и почти развернулся, прикидывая, не уйти ли мне быстренько по этой дорожке, но дверь резко распахнулась, и врожденная вежливость удержала меня. Хлынувший из дома тяжелый запах подгоревшей еды и мочи или какая-то вспышка вне дома на мгновение обрисовали фигуру в дверях.
– Джонни Б. Уэлл! – воскликнул мужчина. У него была гладко выбритая голова и маленькие, выкрашенные хной и навощенные усы. – Какими судьбами!
– Я звонил вчера вечером, помнишь?
– Ну точно, мы договорились на субботу.
– Сегодня суббота, Стив.
– Нет, Джонни, пятница.
Оба посмотрели на меня. Я каждый день просматривал газеты о происшествии в ресторане, и свежий номер лежал у меня в машине, на заднем сиденье.
– В действительности сегодня воскресенье.
Джонни помотал головой. Я почувствовал, что предал его. Стив смотрел на меня с ненавистью. Думаю, не из-за двух потерянных дней, а из-за моего «в действительности». Он был прав, подобные выражения здесь неуместны, но я выдержал его взгляд. Он сплюнул чем-то белым в крапиву и сказал:
– Ты, значит, хочешь купить пистолет и патроны?
Джонни с интересом рассматривал проплывающее облако.
– Так мы войдем или как?
Стив задумался.
– Если сегодня воскресенье, у нас должны быть гости.
– Ну да, это мы и есть.
– Вы были вчера, Джонни.
Мы старательно засмеялись. Стив отодвинулся, и мы прошли в вонючий коридор.
Входная дверь закрылась, и мы оказались почти в полной темноте. Словно оправдываясь, Стив сказал:
– Мы тут жарили тосты, а собака загадила весь пол на кухне.
Вслед за Стивом мы прошли в глубь дома. Каким-то образом упоминание о собаке создало впечатление, что семь с половиной сотен за пистолет – довольно справедливая цена.
Мы оказались в большой кухне. Пласты голубого дыма от горелого хлеба парили на уровне плеч и подсвечивались солнечным лучом из стеклянной двери в дальнем углу. Человек в комбинезоне и резиновых сапогах посыпал пол хлоркой из цинкового ведра. К Джонни он обратился по имени, а мне кивнул. Собаки не было видно. У плиты стояла женщина и что-то перемешивала в кастрюле. У нее были распущенные волосы до пояса. Она двинулась к нам плавно и неторопливо, и я определил для себя ее тип. В Англии хипповали в основном юноши. Тихие девушки определенного типа сидели, поджав ноги, в сторонке, обкуривались и подносили чай. А потом, точно так же, как во время Мировой войны прислуга покинула благородные дома, все эти девушки разом исчезли, как только заявило о себе женское движение. Их больше невозможно было найти. Но Дейзи осталась. Она подошла и представилась. С Джонни она, конечно же, была знакома и, здороваясь с ним, прикоснулась к его руке.
Я решил, что ей под пятьдесят. Прямые длинные волосы были последней ниточкой, связывавшей ее с молодостью. Неудачи избороздили лицо Джонни, у Дейзи же опустились углы рта. Позже я обращал внимание на подобную черту у женщин моих лет. С их точки зрения, всю жизнь они отдавали себя до конца и ничего не получили взамен. Мужчины оказывались подонками, социальный контракт – несправедливостью и сама биология – сплошной печалью. Под грузом всех разочарований улыбки прогибались и застывали в перевернутом виде – лук Амура, несущий утрату. На первый взгляд в них читалось лишь неодобрение, но в каждой паре губ была своя печальная история, хотя их владелицам и в голову не приходило, какие тайны могут всплыть наружу.
Я назвал Дейзи свое имя. Она продолжала держать Джонни за руку, но обращалась ко мне:
– Мы решили устроить поздний завтрак. Но нам пришлось начать все сначала.
Через несколько минут мы сидели вокруг длинного обеденного стола, каждому полагалась миска каши и кусок холодного тоста. Напротив меня сидел тот, что мыл пол, его звали Зан. У него были огромные предплечья, мясистые и безволосые; я ему, похоже, не понравился.
Стив сел во главе стола, сложил ладони и закрыл глаза. В то же мгновение он глубоко вдохнул. Глубоко, в какой-то носовой полости, волею случая бульканье слизи превратилось в две свирельные ноты, и мы были вынуждены прислушаться. На несколько мучительных секунд он задержал дыхание, а потом наконец выдохнул. То ли он занимался дыхательной гимнастикой, то ли медитацией, то ли возносил благодарственную молитву.
Невозможно было оторвать взгляд от его усов. По размеру они не уступали усам Джонни. Прямые, как шомпол, и вощеные, как у жеманного прусака, они были выкрашены в неистовый жжено-оранжевый цвет. Поднеся ладонь ко рту, я скрыл улыбку. Я чувствовал невесомость и озноб. Шок от вчерашней пальбы, идея столь безрассудного приобретения, полуосознанный страх – все это создавало ощущение нереальности происходящего, и я боялся сделать или сказать какую-нибудь глупость. Мой желудок по-прежнему боролся с качкой, а напавшая на меня смешливость росла вместе с ощущением, что я попался в ловушку. Вероятно, я все же надышался от косяков Джонни. Я не мог остановить поток ассоциаций, вызываемых усами Стива. Два ржавых гвоздя, торчащих из десен. Остроконечные мачты шхуны, которую я построил в детстве. Вешалка для полотенец.
