— Что делать, — со вздохом ответил Карл Леопольд, — значит, такая моя судьба! Сама судьба назначила мне эту Катерину. Что ж, надобно быть довольным, по крайней мере она любимица царицы Прасковьи и та не оставит её своими милостями. И сам царь любит эту царевну...
Герцог смирился, но всё ещё косился на Курляндию. Много вздыхала по этому поводу и Анна — вот и ещё один брак её расстроился, но была рада за Катюшку-свет.
Катюшке уже исполнилось двадцать четыре года. Она преждевременно располнела, каталась, как колобок, но лицо её было белым и чистым. Чёрная коса вилась кольцами, и косоглазие было мало заметно в её бесконечной болтовне ни о чём, пронзительном хохоте по любому поводу и той удивительной беззаботности, с которой она говорила всё, что взбредёт в голову. Иногда эти высказывания были странны и смешны, но окружающие принимали её слова за какие-то особенно умные вещи, и Катюшка наслаждалась свободой и даже умением парировать все сварливые и придирчивые слова матери. Они говорили на равных, царица, как и раньше, прощала Катюшке все её выходки, чего никогда не простила бы Анне.
Очень рано Катерина стала выделять своих придворных, ластилась к пажам, денщикам, секретарям. Её любимцами были все красавцы, и Прасковья косилась на Катюшку, изводила её попрёками, но той было наплевать, и мать она осаживала намёками на давнишнюю связь с Юшковым. И Прасковья отступала перед любимой дочерью...
Послу Габихсталю ничего не оставалось, как от имени герцога Мекленбургского подписать брачный контракт. На его основании герцог обязывался вступить в брак немедленно, свадьбу справить с подобающим торжеством и в том месте, что будет ему указано. Жена его, царевна Катерина, останется православной, весь её придворный штат также будет русским, а в своей резиденции она должна иметь православную церковь. Герцог обязан был выделять на содержание жены и её двора надлежащую сумму, а штату установить приличное жалованье. Стол в особые дни должен быть постным, а содержание стола в другие дни определялось специальными статьями. В случае своей смерти герцог обязывался закрепить за супругой замок Гистров и назначить содержание в год до 25 тысяч ефимков — серебряных червонцев.
Словом, Пётр предусмотрел всё в брачном контракте, но милостями он не обошёл и герцога. В приданое племяннице Пётр определил 200 тысяч рублей, обязался снабжать её гардеробом, экипажами. Но денежное довольствие царь давал только в том случае, если не удастся отнять у шведов город Висмар с Барнеминдом. Их Карл шведский отобрал у Мекленбурга по Вестфальскому мирному договору.
Пётр знал, что Висмар был весьма выгодным пунктом для морской торговли. Раньше он принадлежал к Ганзейскому союзу, поскольку находился всего в семи милях от Балтийского моря, и мог теперь служить складом для русских товаров, вывозимых в Европу. Владетель Висмара становился зятем русского царя, и Висмар был лакомым куском для Петра.
Однако многие неурядицы сопровождали брак герцога Мекленбургского с Катериной. Ещё жива была его первая супруга Софья-Гедвига, урождённая принцесса Нассау-Эрисландская. Брак ещё не был расторгнут, но детей у них не было, а ужиться с первой женой герцогу не позволял его нрав — грубый, своевольный и взбалмошный. Софья-Гедвига уехала сразу после свадьбы, она хлопотала о разводе, но его ещё не было, и фактически герцог стал бы двоеженцем. Но Пётр знал, как непрочны брачные узы монархов, и это его не беспокоило. Он только обязал герцога в особом сепаратном артикуле
[24] брачного договора предъявить до совершения нового брака точное доказательство о разводе с первой женой.
Царица Прасковья схватилась за голову, когда узнала, за кого выдаёт замуж Пётр её любимицу. Она слышала, как сварлив и деспотичен Карл Леопольд, и исходила слезами. Знала, что герцог ни с кем не мог ужиться, а больше всего со своими подданными: он преследовал их самым жестоким образом — хватал недовольных, бросал в тюрьмы и десятками отправлял на эшафот под одним предлогом: они готовили заговор против него.
И такого мужа нашёл Пётр для Катерины! Но слёзы слезами, а брачный договор подписан, Катерина обручена и сговорена, назад дороги нет. Попробуй лишь заикнись, что недовольна выбором мужа для любимой дочери, — лишишься не только состояния, но и жизни. А потому на людях Прасковья улыбалась и радовалась, а ночью плакала в подушку и жаловалась Юшкову на муку-мученическую, на которую обрекал царь её любимое дитя.
Посла Габихсталя, вместе с Шафировым подписавшего брачный договор, она приняла как нельзя ласково и хлебосольно, всячески старалась угодить ему и не только не показывала, что недовольна браком дочери, но и изображала на лице радушие и гостеприимство.
Единственное, чего добилась Прасковья, когда долго разговаривала с Петром накануне приёма мекленбургского посла, — чтобы выдал её замуж в своём высоком присутствии и просила строго-настрого наказать будущему супругу беречь и лелеять Катюшку. Сама она не могла быть на свадебном торжестве — недуги одолели её при известии о предстоящей жизни Катерины.
Государь взял с собою в Данциг Екатерину, свою племянницу Катерину, большую свиту и выехал из Петербурга.
В тот же день выехала из замка Кетлеров и Анна, чтобы встретиться с сестрой и присутствовать на её брачном торжестве. Но до этого ей пришлось много хлопотать и огорчаться: не было у герцогини ни настоящего герцогского выезда, ни нужных алмазов, ни приличной парадной робы
[25]. Каждый день устраивала она Бестужеву истерику, призывая своего любовника позаботиться о всём необходимом, и только накануне выезда Пётр Михайлович объявил ей, что всё готово.
В Данциге Пётр остановился у епископа Ерменландского. Сам царь, его свита и Екатерина разместились в большом дворце, и вся предварительная часть переговоров по брачному контракту и спорам проходила здесь.
Поздним мартовским вечером подъехала к дворцу епископа и карета Анны. Сопровождаемая свитой, Бестужевым и слугами, Анна вышла из экипажа и направилась к крыльцу. Здесь её уже ждали. Сам Пётр, Катерина, государыня — все вышли встречать Анну.
Она живо взбежала на крыльцо, припала к плечу Петра. Царь обнял и поцеловал племянницу и сразу ушёл. Расцеловавшись с сестрой, Анна упала на крепкое, налитое плечо государыни, теперь уже законной жены царя, и расплакалась.
— Ну, ну, — говорила Екатерина, гладя мокрое от слёз лицо Анны, — успокойся, здесь все тебя любят, все желают тебе добра...
— А я больше всех люблю тебя, государыню мою, — искренне, вся в слезах, отвечала ей Анна, — все твои слова помню, всё, как ты сказала, в жизни моей выходит...
Обнявшись, они вошли в залу, и Анна, несмотря на поздний час, на морозец, сковавший наледью оттаявшие утром дороги, увидела стол, накрытый по-русски, — мясо, стерлядей, квасы, меды. И снова она расплакалась, умиляясь тому вниманию, которое оказывали ей Пётр-дядюшка и его жена Екатерина Алексеевна.
