Артемий понял, что он приглашает в другой дом, однако повернулся к толмачу.
— Переведи, — коротко бросил он.
— Говорит, шемахинский хан отдал нам дом одного из своих придворных, его уже готовят к нашему въезду, — пересказал толмач быструю речь Наджаб-хана.
— Пусть покажет, — кинул Волынский, и вся кавалькада тронулась за низеньким и юрким толстяком.
Новый дом оказался недалеко.
Тяжёлые железные ворота со скрипом отворились, и Волынский увидел большой резной каменный дом, не дом, а дворец, зелень кустов и деревьев осеняла обширный, выложенный разноцветными плитками двор. Посередине бил высокий фонтан, а сам дом был как игрушка — каменное кружево обвивало его, высокие и пышные веранды окружали со всех сторон. Мраморная лестница вела на второй этаж, а внизу можно было расположиться не одной роте солдат.
Но Волынский с французом и англичанином обошёл весь дом, прежде чем удовлетворённо кивнул головой Наджаб-хану.
В комнату, которую отвели самому Волынскому, слуги хана тут же принесли восточные сладости, печёный сахар, горы фруктов громоздились в высоких вазах.
Но только тогда, когда Артемий убедился, что все его люди устроены как нельзя лучше и всем достались и фрукты, и сласти, вернулся он в свои покои и уселся со всей своей свитой за стол.
Впервые за долгое время пути до Шемахи вся его свита, в том числе и француз с англичанином, с уважением и гордостью взглянули на своего молодого начальника. Он оказался настойчивым и потребовал уважения к себе, к России. И хоть пришлось им всем пожариться на южном солнце, стоять, не двигаясь, три часа под палящими лучами, но дело стоило того. В свите были люди много старше Артемия, но он сумел дать им урок, сумел заставить выказать уважение к великой России.
Наутро пришёл всё тот же Наджаб-хан и, низко кланяясь, подобострастно спросил, когда же посланник России посетит хана. Волынский, уже одетый по всей форме, строго ответил через толмача:
— Прежде надлежит хану к посланнику приехать, подать визит яко гостю...
Наджаб-хан хотел было что-то возразить, но Волынский прервал переговоры движением руки и сказал толмачу, что аудиенция закончена.
И снова подивилась свита твёрдости и резкости Артемия. Но он знал, что делал: недаром долгими ночами изучал все церемониалы, справки и свитки о прежних российских посольствах в Персии.
Ещё первому русскому посланнику в Персию в 1589 году удалось установить порядок приёма шахским двором русских дипломатов по западноевропейскому, а не по азиатскому церемониалу. Шахский двор требовал коленопреклонения, целования ноги у шаха, полы его одежды или земли у шахского трона. Посольский приказ требовал неукоснительного и точного выполнения своих правил, и Артемию только приходилось следовать давнишним инструкциям и указаниям. Тем более что Москва всегда посылала к персидскому шаху людей родовитых, служилых, бояр, воевод, окольничих и стольников, а в качестве вторых лиц назначала опытных и знающих дьяков. В свите у Артемия тоже были знающие и опытные в дипломатии люди, однако он старался обдумывать всё сам, поменьше спрашивать свиту. Ночные его бдения не прошли даром, он точно знал, как ему поступить в том или другом случае.
Поэтому, когда Наджаб-хан попросил Артемия во время аудиенции у шемахинского хана быть в одних носках, он насмешливо ответил, что если уж к хану надо идти в одних носках, без башмаков, то при дворе шаха придётся остаться босиком. Да, Артемий знал, что все персы ходят дома в одних носках — так принято на Востоке, здесь устилали каменные и плиточные полы толстые персидские ковры. Но в России не вёлся такой обычай, а посольство своё Артемий считал частью Русского государства.
Артемий добился, что шемахинский хан сам приехал в резиденцию посла, сопровождаемый дербентским правителем.
По строгому церемониалу Артемий со своей разнаряженной свитой встретил хана в передней комнате, заменяющей здесь русские сени, почти у самого крыльца, и провёл гостей в приёмную залу резиденции. Ещё ранним утром, перед посещением хана, Наджаб-хан попросил позволения прислать к столу, за которым русские собирались угощать гостя, свои конфеты и человека, который сможет сварить кофе и чай.
Артемий надменно ответил, что и своих конфет довольно имеет, а уж чай и кофе сварит его, посланников, человек. Такие мелкие подачки он считал плохим тоном, хотя на Востоке, готовясь к такой аудиенции, считали нужным всё приготовить.
Но камердинеры и повара Артемия не опростоволосились: шемахинского хана и дербентского правителя ждал обильный стол со всевозможными сладостями и фруктами, нежными пирожными, крепчайшим кофе и свежезаваренным чаем. Артемий сам показывал, как заваривать кофе и чай, чтобы не ударить в грязь лицом перед знатоками древнейших рецептов этих напитков.
Артемий провёл гостей в приёмную залу и жестом руки попросил хана сесть на затканный серебром парчовый стул. Сам он сел на такой же стул и стал ждать вопросов хана.
Толмач переводил беседу вполголоса, и Артемий ещё прежде перевода догадывался, что скажет гость, и отвечал незамедлительно и любезно. Хан поздравил Волынского с приездом, пожелал здоровья всем членам русского посольства и справился о здоровье русского царя.
— У нашего государя отменное здоровье, — степенно ответил Артемий.
Он знал, что Пётр в это время поехал в Карлсбад на водное лечение, что голова у Петра тряслась, а болел он постоянно и тяжело.
Чай и кофе удостоились похвалы хана и правителя, вежливый обмен любезностями продолжился.
Когда гости уехали, Артемий приказал верному Федоту как можно скорее приготовить ему ванну. Он был весь мокрый от напряжения и жары...
Хан пригласил Волынского со свитой на приём в свою резиденцию. И опять ехали по длинным глиняным коридорам, по пыльной и грязной дороге, не видя домов, города. Это и был город, но каждый окружённый стеной дом скрывал всё от постороннего глаза.
Огромные тяжёлые железные ворота со скрипом растворились, и людей Волынского встретила ханская стража — до двухсот солдат, вооружённых острыми саблями и пиками.
Волынский не счёл нужным слезть с лошади, пока не подъехал к самому крыльцу роскошного входа в передние покои хана. Два красивых дворца стояли в саду, осенённом тенью великолепных деревьев. Задний дворец был предназначен для женщин, семейной жизни хана, а передние покои использовались только для приёмов и парадных выходов.
Но Волынского провели прямо в сад, устланный богатейшими персидскими коврами. Тихо журчал фонтан, выбрасывающий в воздух большую струю поды, сверкавшую на солнце.
Толстый и мрачный шемахинский хан сидел у стены, вокруг него расположились правители и придворные. Волынский окинул свиту глазом: до шестидесяти человек зорко сторожили каждое движение посла. Хан восседал на богато убранном возвышении, рядом стояли два стула. По левую руку хана сидел дербентский правитель, Артемий занял правый стул.
