И только потом, чисто случайно, Меншиков узнал, что Мазепа, отказавшийся от выезда в царскую ставку по причине смертельной болезни, вдруг спешно поскакал в Батурин, едва Александр Данилович собрался навестить больного старика.
Сразу смекнул Меншиков, что дело неладно, — помчался в Батурин, сжёг ставку Мазепы, но гетман уже успел переметнуться к Карлу открыто.
Это сразу охладило Петра: Украина могла дать Карлу и продовольствие, и снаряжение, а казацкие отряды Мазепы могли влиться в строй шведов и пополнить его людскими ресурсами.
Ах, как корил себя Пётр, что не поверил наветам на Мазепу! За ним, гетманом, могла пойти и казацкая старшина, и казаки могли войти в войска Карла.
Но что сделано, то сделано, и Пётр продолжал действовать маленькими отрядами, тревожа войско шведского короля, всякий раз отрывая от него кусочки и кусочки...
Однако оказалось, что казаки не поддержали Мазепу. Они стали возвращаться к новому гетману, назначенному Петром, — Скоропадскому. Даже сам Мазепа уже подумывал о том, чтобы прийти с повинной к Петру.
Зима 1709 года была настолько лютой, что шведы, даже с их привычкой к сильным морозам, страдали от неё. Впрочем, и русским было несладко. Они преследовали Карла, но всегда вовремя отступали, страшась выйти на открытый бой, на решающую битву.
Карл повернул дальше на юг и вступил в Полтавскую губернию Украины. Пётр в это время уже был в Азове, проверял боеспособность и готовность этой крепости выдерживать натиск турок и крымчаков, если они поддержат Карла.
Едва он получил известие об осаде Полтавы, как сразу же поскакал на север, к решающему бою с Карлом.
Он мчался так, что каждые двадцать вёрст должны были меняться кони: они не выдерживали скачки и падали. Десятки конских трупов остались на дороге после этой скачки, но уже через неделю Пётр был при армии.
И опять проверки, увязки, утряски, сам расставлял войска, сам проверял, сухой ли порох, хороши ли ядра для пушек, как солдаты заряжают мушкеты. Беспощадно бранил, карал, но добился, чтобы все знали, сколь надобно быть готовым к этой решающей схватке...
Ясным июньским днём русские войска переправились через небольшую речку Ворсклу и расположились лагерем в чистом поле. Пётр поджидал калмыков — их должно было прибыть до двадцати тысяч, и это стало бы решающим моментом при сражении.
Но калмыки запаздывали, и Карл начал сражение, не дожидаясь подхода этих подкреплений.
Русский лагерь был укреплён шанцами, брустверами, валами, солдатские руки пестрели мозолями. Пётр и сам принимался рыть землю, чтобы подбодрить солдат, показать, что и царь не чужд земляного труда, коли этого требует надобность...
Перед лагерем Пётр, посоветовавшись с Шереметевым, Меншиковым и другими своими генералами, расположил конницу, чтобы остановить шведов в случае внезапного нападения. И опять располагал пушки, заставлял перетаскивать их чуть ли не на руках, чтобы артиллерия была наиболее эффективна.
Битву начал Карл. Ранним утром, ещё до света, выехал он перед своими полками и произнёс речь, призывавшую покончить с Петром, с русскими.
И шведы пошли. Выступали они стройно, рядами, не обращая внимания на разрывавшиеся рядом ядра, взрывы и каскады земли.
Русской коннице пришлось покинуть передовые редуты, но из лагеря по шведам ударили ещё более сильные залпы, и шведы побежали.
Они отступили в лес, и Левенгаупт, получивший командование над армией, должен был сдерживать беглецов.
Наступила короткая минута передышки. Шведов не было видно, а Шереметев приказал вывести пехоту из лагеря и построить её в два ряда перед редутами. Слева и справа лёгких пехотинцев прикрывали отборные драгунские войска.
Пётр отбросил в сторону свою полинялую шляпу, кудри побежали по его плечам. Он вскочил на коня и стал объезжать ряды своих уже загоревших под южным солнцем солдат.
Слова, которые говорил им царь, были не новы. Но впервые Пётр указывал, что сражение идёт не за царя, а за отечество, за родину. Государство лишь поручено царю, и ему не жалко ни жизни своей, ни чести, только бы жива была Россия, чтобы её слава, благосостояние не уменьшались, а увеличивались.
Он раскраснелся, его громадная фигура возвышалась на лошади среди всех его военачальников.
И громко приветствовали его солдаты — знали, царь не отступит перед врагом, царь не покинет их нигде, даже в самом злейшем бою.
Пётр снова надвинул на голову поношенную треуголку: солнце уже поднялось высоко, и первая испарина появилась на его лбу...
Шведы шли на боевые порядки русских.
Выступили и русские. И побежали. Бежали шведы, бежали русские, столкнулись и будто споткнулись. Но засверкали штыки, разинутые рты хватали воздух, рукопашный бой начался. Пётр носился между рядами своих солдат, всё время поддерживая и укрепляя порядок, призывая драться.
Пуля пробила ему шляпу и лишь случайно не попала в голову. Другая пуля пробила седло, угодила в спину лошади. Почти на скаку пересел он на другого коня.
И в это время почувствовал резкий толчок в грудь. Только крест, висевший на груди, остановил пулю.
Но даже это не смогло сдержать русского царя. Он продолжал скакать между сражающимися, устанавливал порядок и словно бросал вызов самой судьбе.
Впрочем, и Карл, шведский король, тоже был в самой гуще боя. Он в коляске объезжал полки, взмахом руки приказывал то отойти, то бросаться в битву.
Карл был ранен в ногу и не мог сидеть верхом, иначе шведы видели бы его фигуру над всеми бойцами. Но коляска его, открытая и маленькая, была видна всем.
И вдруг пушечное ядро ударило прямо в его коляску, и Карла взрывной волной отбросило на землю. И словно ледяной вздох ужаса пробежал по рядам шведских солдат. Они повернулись спиной к русским и пошли назад, а затем, гонимые взрывами и выстрелами, ударами штыков и копий, побежали.
Карл вскочил с земли, волоча ногу, бросился к своим ближайшим генералам и адъютантам и велел поднять себя высоко вверх на перекрещённых пиках.
Но он увидел лишь спины своих бегущих солдат.
Карл кричал и кричал, надрывая свой громкий, командный голос, но солдаты не слышали его: они бежали с поля битвы.
И Пётр сначала не поверил себе, а потом зашёлся в радостном крике: он победил, он одолел этого гордого, неприступного шведского короля!
Русские солдаты ступали и ступали по полю, усеянному трупами убитых и ранеными. Они бросали вверх свои шапки и кивера, пики и мушкеты и тоже кричали от радости и гордости.
— Пир, пир! — восклицал Пётр, и тут же появились импровизированные столы, палатки и шатры, и все радостно пили медовуху и вина и закусывали, чем Бог послал.
Пётр был милостив к побеждённым. В своей палатке он гостеприимно усадил пленных генералов за едва сколоченный стол, провозгласил тост за своих учителей в военном искусстве:
