Принцесса Саксен-Кобургская. Письма
германской принцессы о русском дворе.
1795.
Великий князь Павел Петрович, великая княгиня Мария Фёдоровна, С.И. Плещеев, Е.И. Нелидова
— Что?! И это окончательно? Никакие переговоры больше невозможны? Но почему? Почему?.. Бедная Александрина! Бедный милый ангел! Ей так понравился принц. Они, кажется, созданы друг для друга. Чья это злая воля? Чья, я вас спрашиваю, ваше высочество?
— Мой дорогой друг, мне ли не понять ваших переживаний отца. Поверьте, я пережила всё то же, что и вы, пока ехала сюда из Петербурга. Моё сердце разрывалось.
— Оставьте ваши материнские излияния, великая княгиня, — они меня не интересуют. И почему вы вообще оставили Александрину одну среди этих отвратительных людей? Почему не остались с нею?
— Но я хотела сообщить новость прежде всего вам.
— Новость, которая должна меня убить, не правда ли? И вы считаете, что в этом была крайняя нужда?
— Мой друг, но вы несправедливы, я не могу прежде всего не думать о вашем душевном состоянии...
— Всё верно, вы сделали своё чёрное дело. Теперь подробности.
— Но я не знаю решительно никаких. Императрица ничего больше мне не сказала, кроме того, что свадьбы не будет и что Александрина не станет супругой шведского короля. Вы же знаете, мой друг, императрица сама решает, как долго продлится её разговор с любым человеком. Я не представляю в этом отношении исключения.
— Кроме тех случаев, когда вы летите в большой дворец жаловаться на собственного супруга и повторяете свои жалобы во всех переходах дворца, всем прислужникам и истопникам.
— О, как вы жестоки, мой друг!
— Теперь ещё и жесток. Это надоело, понимаете, надоело! Сергей Иванович! Где же вы, Сергей Иванович? Вы слышали, что произошло?
— К величайшему моему сожалению, ваше высочество. Катерина Ивановна только что рассказала мне подробности об этой беде. И это надо пережить нашей великой княжне, такой гордой, такой исполненной чувства собственного достоинства, такой похожей на своего отца. Для меня всегда Александра Павловна была светлым духом нашей Гатчины, и как-то в душе я продолжал связывать её рождение с передачей вам, ваше высочество, Гатчины.
— Да, да, Сергей Иванович, Александрина родилась у меня в марте, а в августе мы уже были в Гатчине. Можно сказать, что бедная девочка увидела мир из окон этого дворца.
— Опять эти слезливые сантименты! Но где же Катерина Ивановна? Почему она не пришла вместе с вами?
— Насколько я понял, Катерина Ивановна была уверена, что вы уже всё знаете — ведь великая княгиня пустилась в путь из Петербурга почти одновременно с ней. И теперь Катерина Ивановна, по её словам, решила ждать, если вообще понадобится вашим высочествам.
— Ещё одно испытание моего терпения! Позвать её! Немедленно позвать сюда Нелидову! Обычные женские капризы и выверты!
— Вы напрасно обвиняете меня, ваше высочество, в выдумках. Мне представлялось, что родителям великой княжны есть что сказать друг другу наедине, без посторонних ушей.
— Нет, уже давно нет. Идёмте в кабинетец — там по крайней мере мы будем избавлены от вторжения посторонних. Вы пойдёте с нами, Сергей Иванович.
Опять эти ступеньки, лестницы. Окна, которые кажутся пейзажами, и виды за ними, похожие на картины. Строй дверей, когда хочется закрыться ото всего мира. Задёрнуть занавеси. Прижаться к спинке кресла. Её шаги. Лёгкие. Мелкие, с перестуком каблучков. Если бы вернуть... если бы...
— Говорите же, Катишь, говорите!
— Ваше высочество, на этот раз я не склонна винить императрицу. Она и в самом деле мечтала об этом браке, радовалась увлечению молодых друг другом. И потом такая честь — приезд в Петербург за будущей супругой самого Густава IV Адольфа.
— Вы не в суде, мадемуазель Катишь. Мне не нужны речи адвокатов.
— Я не была и не буду адвокатом в отношении императрицы. Но вы хотите знать правду. Любая — она лучше тумана недомолвок. Александра Павловна как ребёнок радовалась жениху. Кажется, во всём они находили общность вкусов. И потом одарённость великой княжны, её великосветские манеры, её царственная осанка, походка...
— Не преувеличивайте, Александрина ещё дитя. Всего тринадцать лет.
— Но она на глазах повзрослела. В ней проснулась королева, поверьте, ваше величество. Вам не понравился её портрет кисти Дмитрия Левицкого, на фоне Камероновой галереи Павловска...
— Мне вообще не понравился этот выбор Павловска.
— Но художник в этом не виноват. Сама же великая княжна словно увидена его внутренним прозрением. Величественная, несмотря на юность, мягкая и царственная.
— Вы опять за своё, Катишь. Левицкий — ваша известная слабость. Но это сегодня не имеет никакого отношения к делу. Продолжайте же!
— Государь, о чём можно рассказывать? Всё складывалось как нельзя лучше. Король открыто заявил, что о лучшей подруге жизни не мог и мечтать. Великая княжна не скрывала своего увлечения женихом. День помолвки они оба ждали как величайшего праздника, и...
— Какое «и»? Именно причину мне и надо знать.
— Неловкость наших дипломатов, и ничего кроме. Перед самым обручением они так неловко и неуклюже завели разговор о вероисповедании невесты, так категорично заявили о её религиозной позиции…
— Но почему же не после помолвки?
— Или ещё лучше — после венчания. Вы правы, мой государь.
— Нет, нет, я исключаю перемену моей дочерью вероисповедания, и всё же — существует множество способов смягчить требования. Помочь взаимному чувству молодых людей.
— Дипломаты их не нашли. Императрица узнала о разрыве, когда окончательное слово уже было сказано.
— Где же она была раньше, просвещённейшая монархиня Европы? Почему за всем не проследила сама и вовремя?
— Такого ответа, мой государь, я не знаю. Знаю только, что с императрицей случился лёгкий удар. У неё отнялась рука и стала непонятной речь. Её, как говорят, отнесли на её половину.
— Шестьдесят семь лет — вполне подходящий возраст для такой старческой болезни. Она пришла в себя?
— Не знаю, государь мой, но думаю, придёт. Её унесли в личные апартаменты Платон Зубов и один из его братьев.
— Зубовы на посту. Впрочем, одному Платону с нею было бы и не справиться. Но что с женихом? Нет, сначала — что с Александриной? Почему она не приехала к родителям?
— Императрица бы этого не допустила. Она сама переживает трагедию, как она выразилась, любимой внучки.
— Теперь даже и любимой! Вы помните, Катишь, когда пришла на свет Александрина, императрица даже поморщилась и заявила, что всегда предпочитала мальчиков девочкам?
