— С ума сошёл, Антипыч! Зови, тотчас зови! Да нет, сам навстречу гостю дорогому пойду, авось простит, что весь в красках перемазанный. Милости просим, граф, милости просим.
— Не оторвал ли от дела вас, Дмитрий Григорьевич? Пишете, поди. Какой портрет славный! Девочки как живые, того гляди, заговорят.
— Питомицы это Смольного института, ваше сиятельство. Тороплюсь по заказу господина президента.
— К приезду господина Дидерота. Знаю, Дмитрий Григорьевич, всё знаю. А одна из девиц мне не только что знакома — племянницей приходится.
— Быть не может! Которая же?
— Чернявенькая, которую вы с цветочком изобразили. Федосьюшка Ржевская. Я специально господина Бецкого просил, чтобы её на портрете представить.
— Вот оно что! А я по фамилии думал, не родственница ли Алексея Андреевича Ржевского?
В Москве с ним познакомился, а теперь с приятностию узнал, что он президентом Медицинской коллегии назначен.
— Свойственница скорее. А о Федосьюшке я вам прелюбопытную историю расскажу. В Москве вы, чай, дом её родительский не раз видели — Ржевских-то?
— Ржевских, говорите? Не того ли Ржевского, сказывали, знатного морского офицера, что в бытность мою в Москве скончался, у Большого Вознесенья жил?
— Он самый и есть — морского флота капитан 1 ранга и женат был на дочке самого адмирала Наума Сенявина Федосье Наумовне. Как супруг скончался, так она родовое-то гнездо и продала генералу Василию Ивановичу Суворову. Деньги между детьми поделила. У неё дочь Марья за Платоном Мусиным-Пушкиным, а сын Степан Матвеевич на моей кузине, Софье Николаевне Строгановой, женат. Внучку, что вы теперь пишете, супруги в честь бабки назвали. Оно и по внешности Федосьюшка в Сенявиных скорее пошла. Умница не по летам. Никому слова не спустит, на всё ответит.
— Я уж и то приметил, пока писал, она меня и то вопросами засыпала.
— На французском лучше, чем на русском говорит. Разбитная такая. Ни секунды на месте не постоит.
— Да уж, княжна Евстасья Михайловна не в пример спокойнее. Над каждым ответом подумает. Сказывала мне, батюшка у неё большой человек, имение у них преогромное будто.
— И так можно сказать. Князь Михайла Михайлович Давыдов консулом в Польше состоит. Государыня его депутатом Комиссии по составлению нового Уложения видеть пожелала. Будет время, может, и денег подкопит, княжеской короне блеск придать. Как-никак от кахетинского царя Александра I род свой ведут, со времён государя Алексея Михайловича в царской службе.
— Хороши, ничего не скажешь, наши монастырки. Так её императорскому величеству и доложу. А это что за холст у вас к стене обернут?
— Тоже в работе, ваше сиятельство. Только когда я один пишу, другие меня отвлекают. Я их всегда отворачиваю.
— А поглядеть можно?
— Отчего же. Антипыч, поди помоги девиц повернуть.
— Тоже девиц?
— Тоже смолянок, ваше сиятельство.
— Тем интереснее. Мне будет что подробнее рассказать, а то её императорское величество опасается, успеют ли портреты к сроку. Сама государыня о портретах не думала, да Иван Иванович Бецкой настоял, что с портретами авантажней институт смотреться будет. О, да тут у вас целая композиция! Из спектакля, как я понимаю.
— Из спектакля, ваше сиятельство.
— Нетрудно угадать — из «Капризов любви». Вы оперы-то самой, Дмитрий Григорьевич, не видели?
— Не довелось.
— Жаль. А того обиднее, не видали вы мадемуазель Хрущевой в опере «Семира и Азор». Она там под безобразной маской так Азора сыграла, что король шведский Густав III расчувствовался и ей бриллиантовое сердечко прислал. А уж ничего не скажешь, театрал завзятый — чего только на своём веку не повидал. Она и тут чудо как хороша. Дал же Бог девочке талант все мужские роли с таким успехом представлять!
— Да и по характеру на мальчишку скорее походит.
— Вы заметили? Подосадовать только можно, что при таких талантах девичьей красотой её Бог обидел. Это уж вы её, Дмитрий Григорьевич, смазливенькой сделали.
— Я не старался, ваше сиятельство, никого приукрасить, да и зачем? Каждый красоту по-своему понимает, а душевные достоинства всех одинаково прельщают. Их-то портретисту выискать и надобно.
— На какой же сцене вы их писали, Дмитрий Григорьевич?
— В институте же и писал. Постоянной сцены у них и правда нет, зато есть кулисы задвижные. Эти с садовым представлением. А за малой выдвижной кулисой, что холмик у их ног изображает, плошка горит, как на спектакле, чтобы лица подсветить. Хитрости никакой нет.
— Для вас, как погляжу, Дмитрий Григорьевич, хитрости ни в чём нет. Хороши девицы, чудо как хороши. А что ж, Катеньку Нелидову ещё не начинали?
— Так и ждал, что вы о ней спросите.
— Почему же?
— Господин Бецкой что ни день смотреть на неё приходит, меня торопит, да ещё, чтоб я не испортил, проверяет.
— Господина президента понять можно, он на госпожу Нелидову великие надежды возлагает. Такую Сербину самой капризной французской публике показать не стыдно. И то удивительно, что раз от раза Екатерина Ивановна лучше играет. Такое только с настоящими актёрами случается. Надеюсь, господин Дидерот в её лице оценит русские таланты.
— Сейчас-сейчас, ваше сиятельство, будет вам и Нелидова. Я уж её и лаком прикрыл — лишь бы пыль не села. Осторожней, Антипыч, покрывало снимай, выше, выше держи. Вот теперь извольте взглянуть, ваше сиятельство.
— Боже мой, Левицкий, вы превзошли самого себя! Вы слышали строки, которые ходят в Петербурге о Сербине? Нет? Они должны были быть написаны по поводу вашего портрета:
Как ты, Нелидова, Сербину представляла,
Ты маску Талии самой в лице являла,
Приятность с действием и с чувствиями взоры,
Пандольфу делая то ласки, то укоры,
Пленила пением и мысли, и сердца.
Игра твоя жива, естественна, пристойна;
Ты к зрителям в сердца и к славе путь нашла;
Не лестной славы, ты, Нелидова, достойна,
Иль паче всякую хвалу ты превзошла!
— Благодарю вас, ваше сиятельство, за доброту и снисходительность.
— Ты подозреваешь меня в лести? Напрасно. Я так разволновался, что даже позволил перейти себе на ты. Извините, Дмитрий Григорьевич. Мне пришла сейчас в голову, кажется, счастливая мысль: вы должны написать портрет самого Дидро. Никто, кроме вас, не сумеет так уловить все смены настроений, которыми известен знаменитый философ. Вы должны ему понравиться за натуральность ваших портретов, поверьте мне!
* * *
Великий князь Павел Петрович, Г.Н. Теплов
— Григорий Николаевич, я хотел иметь с вами конфиденцию, но вы так спешили закончить свои объяснения, что остаётся сделать вывод: сегодня вам недосуг.
