* * *
Е.И. Нелидова, начальница Смольного, Генрих, камердинер императрицы
Нет! Господь всемогущий и многомилостивый! Нет! Нет! Только не это...
В окно увидела: карета с императорским гербом, камер-лакей. У подъезда главного. Не обратила внимания: их жизнь. Что ей до дворцовых дел! Всегда спешных. Приказных: чтобы немедленно. Чтобы сей же час. Она в стороне.
Потом шаги в коридоре. Торопливые. Сбивчивые. Стук в дверь:
— Екатерина Ивановна! Не разрешите ли? Дело очень неотложное...
Не успела откликнуться — портьера откинулась. Начальница института. На лице пятна:
— Вот тут к вам, Екатерина Ивановна...
Ртом воздух хватает. В коридоре камер-лакей. Почему же с начальницей? Почему не прямо к ней? Вспомнила: сколько лет дорожка к её крылечку от царских посланников неторенная. Отставка. Небытие.
Да не камер-лакей — камердинер вдовствующей императрицы. Самый доверенный.
— Гнедиге фрау, их мус...
Ненавидел. Всегда ненавидел. За императрицу горой. В поклоне согнулся. Голос просительный:
— Государыня императрица Мария Фёдоровна просила, если будете так любезны, к ней...
Значит, жива. Тогда что же?
— Павловск... Дворец большой... прошлой ночью... дотла...
Только теперь поняла: вот оно, прощание. Настоящее. Со всем. О чём помнить не хотела. И о чём — через себя — помнила. Павловск...
Кончина императора — тогда было легче. Анна Петровна — так и не показалась у гроба. Отступилась. Не любила... Все знали — какая любовь! Не это важно: он любил. Как любил. Себя потерял. От всего прожитого одним махом отрёкся. Как верёвки перегнившие сбрасывал. Лишь бы скорее! Скорее!
Через Анну Петровну и его видела. Грешно так думать, но... даже легче стало. Куда легче.
В задних рядах вместе с фрейлинами стояла. К руке не приложилась. Как все. Не вспоминала. Скорее бы. Только скорее.
А теперь... Павловск. Всё, что было, — там. Каждую половицу помнила: где скрипнет чуть слышно, где прогнётся. Императрица... Что ж, так уж получилось. Но у них с государем не было иной земли. Под косыми взглядами. Под вечным досмотром. Не было ничего другого! Не было! Так почему же Павловск?
Камердинер плечами пожал:
— Никто ничего вызнать не успел.
— Так ведь зима. Пустой дворец. Печи нетопленные. Огонь откуда?
— Архитекторы дознаются. А вы, всемилостивейшая сударыня, может, благоволите в путь отправиться? Вдовствующая императрица никого, кроме вас, видеть не пожелала.
Да, да, как же иначе. Вот только переодеться.
— Государыня узнать велела: может, коли будет на то ваша воля, поживёте у её императорского величества? Утешили бы государыню очень...
Утешила! В другой раз предлог бы сыскался отказаться, но Павловск... Их Павловск. Обеих. Императрицы и былой любимицы. Фаворитки...
Горничную надо кликнуть, чтобы вещи собрала. И сама собиралась наскоро.
— Едем, Генрих. Конечно, едем.
* * *
Е.И. Нелидова, Селестин, великий князь Константин Павлович
— Мадам, о, мадам!
— Селестин! Как вам пришло в голову отыскивать меня в храме, во время богослужения... Разве не видите, все монастырки уже обратили на нас внимание. Не хватает замечания от протоиерея.
— Мадам! К вам гость. Он ждёт вас в гостиной.
— Гость? О чём вы, Селестин, давайте выйдем в притвор.
— Да-да, мадам, вам следует спешить. Заставлять ждать такого гостя!
— Но вы так и не сказали какого.
— Великого князя Константина, мадам.
— Вы не напутали, Селестин? И откуда вы знаете великого князя?
— Я не знала его, мадам, его высочество сам назвался и попросил найти вас. Для немедленного разговора.
— Что-нибудь случилось во дворце? Но тогда почему именно он?
— Не знаю, мадам. На слугах нет креповых повязок. Но великий князь чрезвычайно взволнован и выказывал все признаки нетерпения, отправляя меня за вами. Поспешим же, мадам, поспешим же!
В маленькой гостиной высокая фигура начавшего полнеть человека. Нетерпеливые шаги. Рука, беспрерывно поправляющая ворот мундира. Гримаса, пробегающая по бледному лицу...
— Катерина Ивановна...
— Ваше высочество!
— Прошу прощения за несвоевременный визит, но, надеюсь, необычные обстоятельства извинят меня. Хотя бы до некоторой степени.
— Визиты царственных особ бывают всегда удачными и никогда не несвоевременными.
— Оставимте эти комплиментные формы. У меня нет на них сил. Моя просьба будет для вас одинаково неожиданной и... бестактной. Знаю, я не имею на неё права, но, может быть, в память моего отца, к которому вы всегда хорошо относились...
— Я восхищалась и продолжаю восхищаться покойным императором и остаюсь верной его памяти.
— Несмотря ни на что.
— Что бы вы ни имели в виду, ваше высочество, покойный император заслуживает самых высоких чувств, и в этом я останусь неизменной.
— Не знаю почему, но с вами хочется быть откровенным, Катерина Ивановна, поэтому не стану притворяться: здесь наши взгляды могут не вполне сходиться.
— Я знаю это, ваше высочество.
— Вы не защищаете памяти покойного.
— В этом нет надобности, ваше высочество. Что значит мой голос перед лицом истории? Это ей принадлежит последний суд.
— И в нём вы не сомневаетесь.
— У каждого человека есть свои достоинства и свои недостатки, человеческие и государственные. Для монархов имеют значение только последние, а я слишком хорошо знаю, как высоки и благородны были побуждения императора Павла I.
— И всё же мнения окружения и современников существенно расходятся. И далеко не в пользу покойного.
— Вы были в Михайловском замке в ночь кончины императора?
— Был. И вы это знаете.
— Знаю, ваше высочество.
— Ив вашей интонации читается: если бы вы были там, всё могло сложиться иначе. Не правда ли?
— Я не могла быть ни в спальне, ни около спальни императора.
— А если бы были? Признайтесь, вы именно так думаете?
— Прошлое не знает сослагательного наклонения — об этом мы часто говорили с императором в гатчинском обществе.
— Вы не даёте мне пробиться сквозь окружившую вас стену. И тем самым, хотя и косвенно, отвечаете на мой вопрос... Катерина Ивановна, повторяю, я не имею ни малейшего права на откровенность вашу и всё же хочу сделать отчаянную попытку. Только выслушайте меня и упростите мне задачу.
