— Здоров был тот парень! — удивился Даниил. — Ведь и на тебя работают нехилые ребята. И он их вырубил шутя! Где бы мне найти такого в телохранители? А что дальше делали твои ребята? Почему не попытались потушить пожар?
— Они и пытались, по крайней мере начали с того, что решили взломать замок. Однако это им не удалось, и тут примчался ты, а следом за тобой пожарная бригада. И мои молодцы поспешили ко мне с докладом, что музей временно выведен из строя.
Никак не мог предположить, что у тебя хватит упорства за одну ночь отремонтировать здание и вновь создать экспозицию.
— А выходка с репортерами? — не сдавался Даниил.
— Это я сделал, — признал Меченый. — А что мне еще оставалось делать? Никак нельзя было допустить, чтобы твои скульптуры увидели их прототипы. Пойми, я же ради тебя старался. Я старый человек, мне умирать не страшно, а за тебя боязно. Тебя бы точно по головке не погладили, пронюхай кто про твои художества. И почему ты со мной не посоветовался? Я ведь многое могу, и вместе мы уладили бы это дело миром. Кому нужно, чтобы фигуры были похожи на оригиналы? Ведь можно просто снабдить их табличками с именами.
— Это же обман! — возмутился Даниил.
— Зато жив останешься, — тоже рассердился папаша. — В любом случае я тебе этот музей открыть не дам. Так и знай!
И, развернувшись, Меченый ушел, сердито дергая головой.
— Вот и поговорили, — сказал Даниил. — И так у нас всегда. Вроде бы любим друг друга и добра хотим, а договориться не можем. Придется делать свое дело дальше, плевать я хотел на его угрозы. Как-нибудь выкручусь. К тому же отец неплохой мужик, только слишком за меня беспокоится. А газету я все равно открою! Я понял, что везде в этом мире нужно иметь своих людей, иначе пропадешь и все твои начинания пойдут коту под хвост.
— Кстати, о газетах! — внезапно оживился Андрей. — Угадайте-ка, что я нашел в мусоре, который остался после пожара в музее?
Убедившись, что угадывать мы не будем, он тем не менее не отступил.
— Я нашел газету! — сообщил он таким тоном, словно по меньшей мере открыл нефтяное месторождение прямо у всех под носом. — Да не просто газету, подумаешь, что, я газет не видел, а ту самую газету, которую я вырывал у Фимы из рук.
— Ну и что? — не врубились мы. — Мало ли кто их читает.
— Так в том-то и дело, что это именно та газета, что читал Фима. Помнишь, Вася, я вырвал у него несколько страниц?
— Да, тебе приспичило изучить портрет Ленчика, — вспомнил Вася.
— А остальные страницы остались у Фимы. Так вот именно их-то я и нашел на свалке. Не верите?
Сейчас продемонстрирую!
И притащил перемазанные газетные листки. На них были пятна винные, сажа и пятна краски.
— Вот эти я нашел на пожарище, — пояснил нам Андрей. — А вот это те, которые вырвал у Фимы.
— Выглядят так, словно над ними потрудилось какое-то жвачное животное, — заметил Даниил.
— Не важно, как они выглядят. Вы смотрите сюда!
И Андрей сложил два газетных листа — один ужасно грязный, а другой ужасно мятый в месте разрыва.
— Они совпадают! — ахнула я.
— То-то и оно, — гордо произнес Андрей. — И знаете, что это означает? Это значит, что Фима был на пожаре. И вполне возможно, он и поджег музей!
— Зачем ему это? — усомнилась я. — Что ему сделали восковые фигуры?
— Вот и я подумал зачем, — сказал Андрей. — И понял, что незачем. Но факт, что тот человек, которому он передал свою часть газеты, мог бы многое рассказать про пожар.
— Надо спросить у Фимы, кому он оставил газету, — сказала я. — И тогда мы хотя бы будем знать, кто на нас покушался.
— Да, если цель поджигателя было не уничтожение восковых фигур, то приходится признать, что убить пытались нас, — сделал Васька грустный вывод. — Но ведь поджигатель или поджигатели могли и не знать, что фигуры спрятаны в холодильник.
Это предположение утешало, но как-то слабо.
Наспех перекусив маринованными миногами, мы разошлись. Даниил помчался выяснять, что нужно для того, чтобы открыть свою газету, а мы отправились в кемпинг терзать Фиму относительно его алиби. Мальчики предполагали, что делать это буду я.
— Но почему именно я? — в сотый раз задавала я вопрос. — Как вы себе это представляете? Я с Фимой за всю жизнь трех слов не сказала. А теперь вдруг к нему подваливаю и говорю: «Слушай, Фима, а кому ты отдал газету, которую вчера купил?»
— Необязательно сразу начинать с газеты. Даже просто опасно начинать прямо с нее. Он сразу почувствует подвох, — испугался Андрей. — Нет, ты начни издалека, заведи светскую беседу, поговори о погоде, а потом незаметно переведи разговор на газету. Ты пойми, мы с Васей никак для этой деликатной миссии не подходим. Он нас даже слушать не станет. Васю он ненавидит из-за его мамы, а меня без всякой причины.
Добравшись до кемпинга, мы застали картину, которая становилась уже несколько однообразной.
Слава не спускал глаз с машины, опасаясь возможных диверсий. Мама с бабушкой отдыхали в тенечке, а Зоя заперлась с Фимой в домике, и оттуда доносился ее монотонный голос. Сегодня она пыталась научить Фиму писать сочинения или хотя бы правильно употреблять падежи. Мы уселись под окошком и терпеливо принялись дожидаться Фиму. Прошел час, а его все не было видно. Слышно, впрочем, тоже. Мы уже начали опасаться, что тетка заговорила своего ученика насмерть, как на пороге показался Фима. Его пошатывало и, похоже, подташнивало.
При виде нас, бодрых, загорелых и веселых, он совсем расклеился, промахнулся мимо ступеньки и, чтобы не упасть, уцепился за перила.
— Завтра в это же время, — прозвучал ему вслед строгий голос тети Зои. — И не забудь про домашние сочинения, темы я тебе дала. Каждое объемом не меньше четырех страниц. Ты у меня еще писателем станешь.
Обессиленный Фима скатился с лестницы и рухнул на нашу скамейку.
— Я больше не выдержу, — шепотом произнес он. — Просто чувствую, что умираю.
Выглядел он и впрямь неважно. Даже трудно было поверить, что всего неделю назад это был пышущий здоровьем парень, который мог одной левой, шутя, сдвинуть с места машину. Теперь бедный Фима еле передвигал ноги, лицо его осунулось, а глаза запали и были обведены темными кругами.
— Она надо мной измывается, — поведал он нам тихим шепотом, опасливо косясь на приоткрытое окно, за которым скрывалась его мучительница. — А с завтрашнего дня мы будем заниматься не четыре, а восемь часов. И домашнее задание она мне тоже удвоила. Заставляет решать задачи и считать какие-то моли. А еще сказала отцу, что я не знаю школьной программы начиная с шестого класса и все надо заново проходить. И чтобы он следил за мной, потому что я, видите ли, плохо делаю домашние задания. Так папаня теперь следит и каждый день твердит мне, что в следующем году я точно поступлю в институт. А она сказала, что будет заниматься со мной день и ночь в течение всего года, но я поступлю. Что это уже дело принципа. Правда, через две недели ей на работу.
