– Мам, да не надо ничего! – пыталась остановить ее Алена. – Дашка все равно есть не хочет, а мы с тобой сейчас чаю попьем. Я ведь утром уже уеду, мама…
– Как? Почему утром? А что случилось, Аленушка?
– Мам, так я пойду спать, да? – жалобно проговорила Даша, показывая рукой на тахту в соседней комнате. – Я так устала, не могу больше…
– Ой, деточка, я тебе постелю сейчас! – снова засуетилась вокруг нее Надежда Федоровна. – Сейчас, погоди, я быстро…
«Ну вот. Теперь я совсем, совсем далеко от тебя, Дэн, – лежа в постели и рассматривая серый низкий потолок, грустно подумала Даша. – Сейчас мама с бабушкой сядут, решат мою проблему… Это всего лишь моя проблема, Дэн! Если б ты знал, как мне жаль, что все так получилось! Я постараюсь никогда больше о тебе не вспоминать, Дэн…» Знала она конечно же, что врет сейчас самой себе изо всех сил. И вспоминать будет, и плакать будет, и сердце надрывать обидой. Одним себя только успокаивала – не будет проблемы, не будет и Дэна в ее памяти. Потому что мама все хорошо придумала. Потому что бабушка сделает так, как мама придумала. И все будет хорошо. Должно быть хорошо, просто обязано быть хорошо!
Заснула Даша быстро. И ни одной реплики не услышала из той трагедии, что разыгралась на кухне в эту ночь для ее бабушки Надежды Федоровны. Трагедии то ли материнской, то ли просто для нее общечеловеческой…
– …Но это же никак не возможно, Аленушка! Я просто не смогу этого сделать! – прижав руки к бледным дрожащим щекам, повторяла Надежда Федоровна. Смысл Алениной просьбы очень долго не мог уложиться в ее голове, и она все переспрашивала, все уточняла у дочери, что же она такое ужасное имеет в виду, говоря о том, что Дашиного ребенка «надо пристроить в очень хорошие руки». А самое главное – что сделать это должна именно она, Надежда Федоровна. Должна «пристроить» куда-то своего будущего правнука. Или правнучку. Да еще и воспользоваться при этом своим служебным положением? Ну как же это? Это же и впрямь невозможно! И опять, опять все ее горестные по этому поводу возгласы сами собой перетекали в сплошные только грустные и смятенно-трусливые вопросы, и ответов на них подходящих не было…
– Ну почему же невозможно, мам? Господи, да сейчас все возможно! Кругом такое чиновники творят – ни в одном детективе не прочитаешь!
– А… Даша? Она что, на такое согласна?
– О господи, мам! Ну конечно же согласна! Она же разумная девочка. У нее вся жизнь впереди, чего она портить ее себе будет? К тому же она прекрасно понимает, как это может на карьере отца сказаться. Он ведь только у настоящих ее истоков стоит… Не хотела тебе говорить, но скажу. Сейчас так ситуация предвыборная благополучно складывается, что у него есть все шансы попасть в Москву, в Госдуму. Так что помоги нам, мама. Ты же не хочешь, чтобы все у нас прахом пошло?
– Нет, конечно же не хочу… – замахала испуганно на дочь руками Надежда Федоровна. – А только, Аленушка, не понимаю я, при чем тут Дашин ребенок? Ну ладно, пусть здесь рожает. Понятно, что это нехорошо. Скандал, конечно. Школьница с беременностью… А потом-то, когда родит? Ну, есть у дочки ребенок, что с того? Не воспитаете, что ли?
– Ой, мам, ну какая ты непонятливая, ей-богу… Что мне, сначала все начинать? – застучала раздраженно кулачками о столешницу Алена. – Не предполагала я, что ты так это все болезненно воспримешь… Я думала, сама нам помочь захочешь! А ты! Чего ты так боишься-то, мам?
– Да я не боюсь, Аленушка. Или боюсь?.. Я… Я сама не знаю… Просто у меня в голове не укладывается!
– Да, я поняла, мам. Ты и в самом деле боишься. Только чего? Глупой людской молвы, да? Позора на свою голову?
– Да, Аленушка. Наверное, и позора боюсь. Меня ведь здесь каждая собака знает. Всё на виду…
– И что? Что тебе до этого позора, мам? Камнями, что ль, на улице закидают? И вообще, я не понимаю, тебе внучка дороже или общественное мнение? У девчонки судьба рушится, а ты… Ну куда, куда она с этим ребенком потом денется?
Ни замуж толком не выйдет, ни института не закончит! Смотри на вещи проще, мам! И сама для себя определи, что тебе дороже!
– Да я все понимаю, Аленушка. А только все равно ведь рука не поднимется. Чтоб своего собственного правнука своими руками в чужую семью… Аленушка, а давай я его себе оставлю? Дашенька родит и пусть себе уезжает? А я с ребенком останусь? А вы мне материально поможете…
– Нет, мама, – очень твердо, даже жестко произнесла Алена. – И не думай даже об этом. Тебе вот-вот шестьдесят стукнет, и куда ты с ним потом? Лет через десять к нам отправишь? А мы с ним куда? И мы ему чужие, и он нам…
– Ну, тогда я не знаю, что делать… – безнадежно развела руками Надежда Федоровна.
– Зато я знаю, мам, – уверенно произнесла Алена. Подсев поближе к матери, она ласково обняла ее и, положив по-детски голову на ее круглое теплое плечо, снова заговорила, четко разделяя слова, словно укладывала их в материнской голове ровными, аккуратно разглаженными слоями: – Так надо, мама. Все равно у нас выхода никакого, кроме этого, нет. И у тебя нет. Этот вариант самый разумный, согласись. И Дашке будет хорошо, и нам с Гришей, и ребенку тоже… Ты ведь постараешься, чтоб ему было хорошо? Да тебе еще будущие усыновители огромное спасибо скажут! Девчонка молодая, здоровая, и ребенок здоровый будет… Потому грех тебе не воспользоваться служебным своим положением. Я тебе верю, мам, ты все сделаешь хорошо. Я знаю, ты меня никогда не подведешь… Ведь правда, мамочка?
– Ну конечно… Да, Аленушка, конечно… – вся будто подтаяв и растекшись от ласкового дочкиного голоса, тихо приговаривала ей в ответ Надежда Федоровна. Странно, но и утверждения ее тоже звучали сплошными вопросами. Хоть на последней самой точке, хоть в самый распоследний момент, но вопрос этот все равно успевал выплывать откуда-то и впрыгивал коварно на свое обычное место в конце любой фразы: – Да, да, Аленушка?.. Все будет так, Аленушка?..
– Ну вот и хорошо. Вот и умница, мамочка. И вот еще что – ты к Дашке сейчас особо не лезь, ладно? Сама понимаешь, как она себя чувствует. Начнешь ее поучать – и нагрубить может, у нее не задержится. А лучше вообще этой проблемы не касайся. Пусть живет, пусть учится. Завтра я к тете Кате схожу, документы Дашкины отдам. Да и просьба у меня к ней есть личная… Как она, кстати? Все такая же пробивная-стремительная?
– Да, все такая же. А что за просьба, Аленушка?
– Да ничего особенного, мам. Хочу, чтоб она Дашке ЕГЭ в шоколаде оформила. Ну так, для проформы – вдруг пригодится? Чтоб измудрилась как-нибудь, есть же всякие, наверное, лазейки. Дашка девочка очень неглупая, но кто его знает, как на учебу эта ее проблема повлияет… Да и пропустит она наверняка много из-за токсикозов всяких, и неизвестно еще, как сами роды пройдут… В общем, подстраховаться не помешает.
– Но это, наверное, невозможно, Аленушка? Насколько я знаю, там особые какие-то введены правила, строгие очень. Конверт с вопросами для тестирования вскрывают в самый последний момент. И еще всякие другие строгости, мне Катя рассказывала…
