В статье под фотографией говорилось о том, что корреспонденту новостного портала удалось сделать редкий кадр – заснять известного российского олигарха Кратова с семьей в аэропорту, во время возвращения из поездки по Европе. Кратов, писал журналист, очень трепетно относится к своей частной жизни и умело скрывает ее от средств массовой информации. Об изменении матримониального статуса дважды разведенного бизнесмена слухи ходили уже давно. И только теперь с уверенностью можно сказать, что олигарх действительно счастливо женат на прекрасной незнакомке и уже обзавелся наследником.
Значит, вот оно что, вот почему о Рите никогда больше не упоминалось. Высокопоставленный супруг отдал соответствующие распоряжения. Интересно, что теперь сделают с незадачливым папарацци, умудрившимся все же заснять счастливую семью?
Ему стало тогда вдруг так больно, что несколько мгновений он не мог дышать. Внезапно вспыхнувшая ревность скрутила его, заставляя биться в удушливой агонии, выкручивая внутренности и суставы. Он не хотел, действительно не хотел тогда, чтобы она исковеркала свою судьбу, дожидаясь его, он понимал, что никогда не сможет отказаться от своего образа жизни. Его могли убить в любой момент, он сам выбрал такой путь – разве справедливо было бы заставлять ее жертвовать собой? Именно так он рассуждал тогда, когда заставил ее поклясться, что она откажется от любых надежд быть когда-нибудь с ним вместе и устроит свою жизнь без него. Почему же теперь так больно? Как будто она, его девочка, то единственное, что осталось в его сердце живого, – предала его.
Почему она, чужая жена, вообще согласилась приехать, подставить себя под удар? Ведь ее высокопоставленный муж наверняка не стал бы мириться с этой ее связью, узнай он об этом? Неужели, что бы ни происходило в ее жизни, он, Марат, все равно останется превыше всего? «Это уже попахивает излишней самоуверенностью, нет? – сказал он себе тогда. – Наверное, это всего лишь ее обычная тяга к риску, адреналиновая зависимость». После стольких лет, после того, как он буквально вынудил ее связать свою жизнь с другим, она просто не может до сих пор любить его.
Как бы там ни было, Марат понимал, что их короткие встречи – раз в несколько лет – могут разбить вдребезги всю налаженную благополучную жизнь его любимой женщины. Он поклялся тогда себе, что больше не станет ей звонить, искать встреч. Хотя бы такую малость он может для нее сделать? Отпустить, позволить жить свободно…
И, как оказалось, даже здесь он оказался слабаком. Не смог противиться искушению позвонить ей, когда выяснилось, что после парада в Париже всем им будет предоставлено по неделе отпуска. Он дал самому себе твердое обещание, что это будет в последний раз. Что он не станет ни о чем спрашивать ее, выворачивать наизнанку эту причинявшую им обоим боль правду. Он просто встретится с ней в последний раз, еще раз услышит ее низкий хрипловатый голос, заглянет в изумрудные и такие родные глаза. И попрощается. Найдет в своей гребаной жалкой душонке силы оставить ее в покое, просто отойти в сторону, не опускаясь до выяснения отношений. Она поступила правильно, он сам так хотел, значит, так тому и быть.
И даже этого он не смог. Услышал в трубке высокий, захлебывающийся восторгом мальчишеский голос и тут же понял, что не сможет притворяться, что ничего не знает, не выдержит этой муки. Лучше бы его пытали, как Джона, вырезали на коже тупым ножом издевательские ругательства, прижигали раскаленным металлом. С этим он, может быть, еще бы справился, а выдержать настороженный взгляд любимой до судорог женщины не смог. Сдался. Тряпка!
Рита глухо застонала сквозь зубы, протянула руку и включила лампу на тумбочке у кровати. Комнату затопил слабый, какой-то желтовато-мертвенный свет. Рита повернулась к нему, и Марат принялся, как обычно при встрече, жадно вглядываться в ее лицо, стремясь «сфотографировать» его, запечатлеть в памяти на долгое время. Он знал, что, как ни старайся, со временем ее облик все равно поблекнет, и ему трудно станет представить себе ее черты. В памяти будут всплывать лишь короткие яркие сполохи – округлое смуглое плечо, выглядывающее из ворота съехавшего халата, блестящие пряди темных волос, мягко струящиеся по спине, крохотный блик света, дрожащий в мягкой ложбинке над верхней губой.
Сейчас, без макияжа, с еще влажными после душа волосами, Рита выглядела моложе, чем в их прошлую встречу в Марселе. Но… и старше тоже. Чистое лицо ее было по-детски трогательно беззащитным. И у Марата сдавило в груди. «Девочка моя, родная, как бы я хотел спрятать тебя, защитить от всего мира, чтобы тебе приходилось только смеяться, всегда оставаться такой молодой и красивой».
Склонив голову к плечу, Рита, кажется, тоже изучала его. Взгляд ее мягко скользил по его лбу, скулам, линии подбородка, губам, и Марат ощущал его всей кожей, словно нежное легкое касание кончиков пальцев.
– У тебя седина появилась, – тихо произнесла Рита. – Вот здесь.
Она протянула руку, хотела коснуться пальцами его виска, но Марат перехватил ее запястье, на мгновение ощутив сумасшедшее биение пульса под пальцами. Если она сейчас дотронется до него, он совсем перестанет соображать. А этот разговор, раз уж они его завели, нужно было довести до конца.
Рита, кажется, поняла его, опустила руку, рассеянно поводила пальцами по смятому покрывалу. Потом спросила:
– Давно ты в курсе? В Марселе ты еще ничего не знал, ведь так?
Марат кивнул и отвел глаза.
– Конечно. Я бы заметила, если б ты знал, – уверенно сказала Рита.
Его всегда поражало, как она могла быть настолько убеждена, что может читать его мысли и чувства. Ведь они не виделись годами, он давно уже стал другим человеком, не тем мальчишкой, который когда-то так отчаянно смертельно в нее влюбился. В этом не было никакого смысла, никакой логики. Но так или иначе, Рита всегда оказывалась права.
– Ты узнал уже после Марселя. Наверно, какой-нибудь сволочной журналюга все-таки успел где-то нас сфоткать, а ты случайно увидел заметку в Интернете. Так? – Не дожидаясь его ответа и так уверенная в том, что она разгадала все правильно, Рита продолжила: – И все-таки ты мне позвонил. Несмотря ни на что. Странно, это идет вразрез с твоими железобетонными принципами. Ты… Ты приехал… Господи, Марат, ты приехал, чтобы со мной попрощаться? В последний раз?
Лицо ее исказилось от испуга. Щеки побледнели до синевы, глаза как будто потемнели от расширившихся зрачков. Марат выдержал ее взгляд – с трудом, до боли стиснув зубы, но выдержал.
– Так будет правильно, – с силой выговорил он наконец. – У тебя своя жизнь. Я не хочу, чтобы из-за меня ты рисковала всем. Не хочу осложнять тебе…
– Осложнять жизнь? – перебила Рита.
Она вдруг уткнулась головой в согнутые колени и тихо, безостановочно засмеялась. Затем прикусила костяшки пальцев, несколько раз с силой кашлянула, пытаясь успокоиться. Запавшие глубокие глаза блестели от выступивших слез.
– Осложнять жизнь… – повторила она. – Какое благородство! Марат, да ты просто взял и сломал ее, мою жизнь, однажды – тем летом, когда решил пойти в армию.
