– Слушай, точняк! – Глаза Аниськи загорелись. – Я там был однажды – мамка пыталась меня на лето к ним пристроить за садом смотреть. Ну так, бабла подбить чуть-чуть. Только они меня не взяли. Но дом-то я нормально видел. Там сто пудов есть че вынести. Техника всякая, картины-шмартины. Банан, твои возьмут, если не деньгами, а товаром долг вернешь?
– А я знаю? – дернул плечами Банан. – Ну а че, выхода-то все равно нет. Буду договариваться, чтоб вещами взяли.
– Ладно! Времени нет, идти надо сегодня ночью. Слушайте внимательно! – объявила Рита. – Банан, тебя особенно касается, напряги мозги – или что там у тебя в голове? Значит, так…
Луна давно зашла. Апрельская ночь была темной. Различить почти ничего было нельзя – фонарей в дачном поселке не было, а снег, ранее дававший хоть какое-то освещение, стаял. Рита с друзьями тремя бесшумными тенями проскользнули по разъезженной дорожке, мимо дачных участков к стоявшему на отшибе аккуратному дому. Где-то залаяла собака, скрипнуло на ветру рассохшееся старое дерево. И все стихло.
Они перемахнули через забор. Банан зацепился штанами за гвоздь, смешно замахал руками, и Рита, тихо выругавшись, освободила его. Проскочили через сад, поднялись по деревянным ступенькам террасы.
– Банан, ты останешься здесь. На стреме, – коротко приказала Рита. – Аниська, давай газету!
Пацан вытащил из-за пазухи несколько свернутых газетных листов. Рита аккуратно развернула их, приложила к выходившему на веранду занавешенному окну, разгладила бумагу, показала Аниське, где придерживать и, ловко надавив руками, почти бесшумно выдавила стекло.
– Ну! Вперед! – шепотом скомандовала она – и первой проникла в дом.
В темном помещении приятно пахло деревом, старинной лакированной мебелью, глаженым бельем. И лишь чуть-чуть – пылью и затхлостью, как всегда пахнет в доме, где давно не было людей. Подсвечивая себе путь фонариком, Рита обошла комнаты. Действительно – картины на стенах, рояль, накрытый кружевной салфеткой, стулья с витыми спинками, тяжелые медные статуэтки на каминной полке. Оказывается, и так можно жить!
Ей вдруг до боли захотелось остаться тут, в этих отделанных полированным деревом стенах, в просторных комнатах с высокими потолками. Где все так чисто, все предметы на своих местах. Кажется, что и люди, живущие здесь, должны быть какими-то особенными – лучше тех, которых она встречала в своей обыкновенной жизни. Наверное, они не проигрываются в карты, не бухают дешевый портвейн на косогоре, не лазят по ночам в чужие жилища… Ладно. Некогда сейчас предаваться фантазиям!
Рита принялась быстро обшаривать ящики буфета. Все, что находила ценного, совала в рюкзак. Аниська деловито сматывал провод видеомагнитофона.
– Смотри! А это че? – позвал он ее.
Рита обернулась, наткнулась в темноте рукой на какую-то тяжелую статуэтку, которую Аниська совал ей в руки. Укушенная котом ладонь, вроде бы уже зажившая, засаднила с новой силой. Рита, охнув, уцепилась рукой за край застеленного скатертью стола, одернула Аниську:
– Че ты мне это суешь?
– Да прикол же! Зырь, баба голая!
– Придурок! – обругала его Рита. – Давай быстрей, ща Банан там кони двинет от холода.
И, словно услышав ее, из-за выбитого окна подал голос Банан:
– Эй, вы скоро там? Тут че-то возня какая-то на улице. По ходу сваливать надо.
Они даже не успели разобраться, сколько успели взять. Быстро перемахнули через подоконник, проскочили через сад и снова оказались по ту сторону забора. И вовремя. Потому что еще через пару минут около калитки запыхтел милицейский «газик», и поселковый сторож, выскочив откуда-то, затараторил выходившему из машины милиционеру:
– Я тут это, значит, не спалось мне, покурить вышел на крыльцо. Смотрю – а там за окном свет какой-то. Вроде мечется. Я так сразу и понял – фонарик. Ну, я и позвонил «ноль два».
– Что позвонил, это ты правильно, – закивал милиционер, и Рита узнала голос дяди Коли. – Это ты верно рассудил. Ты погоди, Иваныч, не кипешуй, ща разберемся, что к чему.
Дальнейшего она слушать не стала, сделала знак друзьям, и вся троица, забросив на плечи рюкзаки с украденными вещами, припустила через лес к городу.
Содержимое своего рюкзака Рита отдала Банану, настоятельно попросив не утруждать ее подробностями своего объяснения с каталами, которым он задолжал. Собственно говоря, прибыль от афер никогда ее не интересовала. Особенных материальных запросов у нее не было – к шмоткам она была равнодушна, а в случае голода куда проще было стащить в магазине пирожок с яблоком, чем впутываться в какое-то сложное дело. Да и совестно было, честно говоря, перед владельцами дачи, чужими людьми, в жизни не сделавшими ей ничего плохого. Хотелось бы, конечно, думать, что они какие-нибудь подлецы, негодяи и, ограбив их, она восстановила мировую справедливость. Вот только Рита никогда не была любительницей предаваться самообману. И стыдно было за то, что эта афера вернула ей чувство риска, приятную дрожь от гуляющего в крови адреналина. Пообещав Марату обойтись без своих обычных выходок, она почти год жила как будто бы не своей жизнью – в полусне, в реальности, лишенной ярких красок. И только теперь будто бы проснулась.
С другой стороны, Рита понимала, что надо бы все-таки действительно постараться больше не рисковать в ближайшее время. Когда Марат вернется – а он вернется, иначе просто и быть не может, – она встретит его здесь, дома, а не где-нибудь в КПЗ.
Через два дня ладонь, в которую вцепился долбаный Курт, раздулась и покраснела. Ничего не оставалось, кроме как идти в травмпункт. Оказалось, что рана воспалилась. Врач промыл ее, намазал чем-то, наложил повязку и вкатил Рите инъекцию против бешенства, объяснив, что для полного эффекта укол нужно будет повторить еще два раза. По дороге она зашла в аптеку и теперь шла по улице, помахивая зажатым в здоровой руке пакетиком с лекарствами.
Возле подъезда чихал милицейский «газик». Рита замедлила шаг – лишний раз встречаться с родной милицией ей вовсе не хотелось. С другой стороны, рвануть обратно – тоже привлечь к себе излишнее внимание. Может быть, менты сюда совершенно не по ее душу нагрянули. Пройти мимо! Точно! Не сворачивать в подъезд, свернуть за угол дома – и там уже пуститься бегом. Только спокойно.
Ноги словно налились свинцом, мышцы спины напряглись и одеревенели. Рита, усилием воли заставляя себя не прибавлять шаг, медленно прошла мимо собственного подъезда. За спиной хлопнула дверь машины, и знакомый голос дяди Коли окликнул ее:
– Хромова, ты, я гляжу, еще не в колонии?
Шею скрутило спазмом. Рита медленно обернулась, все еще удерживая на лице беспечное выражение. Дядя Коля щурил на нее маленькие водянистые глаза. Рыжие усы его лихо топорщились в стороны. От дыхания несло чесночной колбасой.
– Да вы что, дядь Коля, какая колония? Я же теперь почти отличница. Вы не в курсе?
– Угу-угу, – покивал тот. – А с рукой что? Так усердно уроки учила?
