
Онлайн книга «Янтарные глаза одиночества»
Мишель закрыла компьютер. Достала овощи из холодильника – нежно-зеленый салат, помидоры, слишком желтый, как пластиковый, перец. Вымыла, обсушила, нарезала и разложила на блюде. Получилось красиво.
– Просто и живописно, – кивнул Сава. – Молодец!
Он потушил верхний свет. Зажег свечи и разлил вино по стаканам – бокалы искать ему было лень. А Мишель не решилась предложить свою помощь. Да и зачем? Все равно, несмотря на полумрак и всполохи пламени, все это не было похоже на романтический вечер. Скорее, на случайную встречу двух попутчиков в поезде.
Они сидели за барной стойкой и беседовали. Сначала о разных пустяках. Затем обсудили коллег Савы – кто и почему так ужасно поет. Потом поговорили о Москве, из которой в последние годы все так и норовят сбежать – неважно, на теплое море или на холодное, главное, подальше от духоты, пробок и сумасшедшего ритма жизни, от которого рано или поздно почти у всех сердце начинает выскакивать из груди.
– Знаешь, я думаю, может, потому Андрюха сочинять перестал? – задумчиво произнес Сава и подлил себе вина в стакан. – Устал человек. Правда, как-то слишком быстро. Сорок лет – а он весь седой.
– А он разве недавно поседел? – спросила Мишель.
– Да что ты! Сколько я его знаю, он всегда был седой. Но раньше он был молодой. А сейчас как старик – все брюзжит, брюзжит. Впрочем, если говорить честно, то когда мы познакомились, то он уже тоже был не очень веселый. Но у него драма тогда была, страдал он сильно.
– Какая драма?
– Не скажешь никому? Точно? – Сава уже выпил слишком много, а потому не видел ничего предосудительного в том, чтобы выдать тайны своего лучшего друга. – У него была любовь сумасшедшая.
– Когда? Давно?
– Еще в ресторане «Танго», где мы с ним впервые встретились. Нет, не у нас с ним любовь была, что ты! – замахал руками Сава и чуть не опрокинул стакан. – Он тогда от той девушки совсем голову потерял. Но, по слухам, красавица! Как кинозвезда! И любила его тоже. Он ей столько песен посвятил – штук десять! И все отличные, все хиты стопроцентные. Я их потом и купил.
– Как купил? – вздрогнула Мишель. – Зачем?
– Так девушка пропала – по слухам, убили ее. Андрюха горевал так, что чуть не свихнулся. Но тут Настя появилась и быстро все провернула.
– Подожди, Сава, – Мишель неожиданно перешла на «ты». – Получается, что его любимую девушку убили, а он тут же продал песни, которые ей посвятил?
– Получается, что да, – кивнул Сава и с сожалением посмотрел на пустую бутылку. – Надо было две купить. Но ничего, сейчас пошарю в Настасьиных закромах.
– Сава! – прошептала Мишель. – Но это же ужасно. Это же мародерство.
– Почему? – изумился он. – Настька мне как сестра, ну, поругается немного, ничего, от меня не убудет.
– Да я не про бутылку! Я про песни! – Мишель даже покраснела от возмущения. – Как же так можно? Неужели он не понимал, как это мерзко? Или он не любил эту девушку?
– Любил, – кивнул Сава. – Он ее любил, потом еще кто-то ее любил, а потом – бах! – и неизвестно кто убил. Но скорее всего это Князь, так того бандита звали. Ох, времена были! Вот такая история. Страшно?
– Очень. Получается, что друг твой, Сава, страшный человек.
– Нормальный он, нормальный. Не хуже других. Вот тебе сколько лет, Матильда?
– Тридцать.
– А мне сорок пять, а ему – сорок.
– И что? Не поняла.
– А то, Матильда, что девяностые через нас не то чтобы прошли – они по нам прошагали.
– Сава, ты говоришь с таким пафосом, как будто война была, – не смогла сдержаться Мишель. – Но даже на войне такое нельзя оправдать – должно же быть хоть что-то святое.
– Не знаю, я на войне не был. А вот лозунг «без бумажки ты букашка» хорошо усвоил. А бумажка знаешь какая?
– Знаю, Сава, знаю. Деньги, – произнесла Мишель, абсолютно не напрягаясь, в отличие от Савы, который почему-то ужасно разнервничался. Но ей было легко рассуждать про деньги – она отлично помнила, что говорил на эту тему Александр Генрихович. – Меня мой папа учил: чтобы ни было, нельзя продавать душу. А он, как сейчас говорят, «в теме» – адвокат. И сколько всякой грязи видел, что ею город залить можно. Но мне он всегда говорил: каждый сам делает выбор, продаваться ему или сохранить себя.
– Ага, адвокаты, они наговорят! – начал злиться Сава то ли от выпитого, то ли, наоборот, от того, что не хватило, а может, Мишель затронула слишком больную для него тему. – А как выживать прикажешь, когда ни шагу не ступишь без денег? Скажи как? Ты знаешь, как тогда было? Отстреливали без всякого предупреждения. Так что мы все в те годы, считай, действительно тяжело ранены были – то есть те, кому повезло и кого не добили. Вот ты, хорошая дочка хорошего папы, сидишь тут, ковры выбираешь, жить меня учишь, Андрюху осуждаешь. А что ему было делать? Жить негде, денег ни копейки, а тут еще и Ляльку убили. Хорошо хоть он сам живой остался.
– Ее все-таки убили? – тихо спросила Мишель.
– Этого я точно не знаю. Думаю, Андрюха тоже. Да, мы все тогда превратились в мародеров. Он песни продал – я задешево купил. Ну и что? Зато как людей радовали. Мы с гастролей не вылезали – лет десять колесили по стране без остановки. Только совсем недавно немного притормозили.
– Почему?
– Так вышло. Устали, наверное. А может, завод кончился. Нет, так сказать, больше горючего. Страшно… – всхлипнул Сава.
Мишель испугалась, что он сейчас зарыдает, но не выдержала и задала следующий вопрос, рискуя добить и без того тяжелораненого Саву.
– А на что же вы живете? Ты больше не поешь, он ничего не сочиняет. Деньги откуда?
– Так на нас дети работают! – не смутился Сава.
– Кто?! – Мишель показалось, что она ослышалась. Настолько было мерзко то, что она услышала.
– Нет, – засмеялся Сава. – Это совсем другое. Просто мы продюсеры нескольких молодежных групп – такие, знаешь, дурацкие песни в жанре «ты ушла, и я надулся». Андрюха у начинающих композиторов песни за гроши покупает, а я аранжировки делаю.
– А как группы-то называются?
– Нет, – погрозил пальцем Сава. – Этого я тебе никогда не скажу. Это страшная тайна.
– То есть вы, получается, эдакие карабасы-барабасы? А я думала…