В Кракове жила её подруга, которая окончила Махачкалинский университет двумя годами раньше Таи и, выйдя замуж за поляка-историка, долгое время изучавшего хронологию кавказских войн, уехала с ним в его родной, прекрасный город.
После ужина мы с Таей немного прогулялись по притихшим улицам Владикавказа… По парку, вдоль стремительного Терека, с красивой, какой-то игрушечно резной мечетью на другом его берегу. Прошли около пустынного в этот час стадиона… Подошли к бюсту Пушкина, который в 1829 году, едучи в русскую армию, к князю Паскевичу на «театр военных действий с Персией», останавливался во Владикавказе.
Тая держала меня под руку, и идти с ней рядом было радостно. Но в то же время и тревожно, будто я держал на раскрытой ладони необычайной красоты и ценности драгоценный камень и мог в любую минуту его потерять.
Когда я представлял свою потерю, мышцы на моей руке непроизвольно напрягались, и Тая тихо, восхищённо говорила:
– Какой ты сильный!
Я тут же расслаблял руку, и её ладонь, не стиснутая мышцами предплечья и плеча, продолжала покоиться на моей руке. И теперь уже я чувствовал, как слегка подрагивают её красивые, чуткие пальцы, в меру украшенные серебром дагестанских и осетинских мастеров.
Какой-то импульс от нервно подрагивающих пальцев Таи передался мне, и я даже почувствовал некий озноб.
Тая приложила к моей груди ладонь, от которой через тонкую ткань рубашки чувствовалось приятное сухое тепло.
– Замёрз? – спросила она.
– Да нет…
– Ну, всё равно, пойдём домой, – задумчиво сказала Тая.
Мы прошли несколько шагов, и она показала на двухэтажный, красного кирпича дом.
– Здесь жил Михаил Булгаков. Он одно время работал во Владикавказе, кажется, врачом. В его ранних рассказах «Записки юного врача» есть темы об этом периоде жизни…
Улица шла вверх… А южная ночь, как занавес на сцене, резко опустилась, скрыв от нас двуглавый Казбек и ближайшие предгорья…
Мы быстро, всё ускоряя шаг, наверное, не зная сами почему, словно боясь опоздать на скорый отходящий поезд дальнего следования, шли по плохо освещённой и совершенно безлюдной в сей час улице, ведущей к Таиному дому.
– В ванную пойдёшь? – спросила немного запыхавшаяся от быстрой ходьбы Тая, когда мы вошли в прихожую.
– Да, – почему-то вполголоса ответил я.
– Ну, давай! – слегка подтолкнула она меня. – Я пока тебе постель устрою. А потом быстренько приму душ.
Мы по-прежнему будто куда-то спешили…
В ванной я плеснул себе в лицо пригоршню холодной воды – раз, другой. После чего как будто бы немного успокоился. Почистив зубы, я вышел из ванной и прошёл в свою комнату. Постель на широком раздвижном диване была уже разостлана. И представляла собой первозданной белизны снега горных вершин. Лишь в центре, в открытом квадрате пододеяльника, бугрилось алым атласное пуховое одеяло, прострочённое шёлковыми нитками, разделяющими его на равные квадратики. Я откинул край одеяла и увидел, что в изголовье лежат две подушки…
Забравшись в постель и погасив ночник, я стал напряжённо ждать, сам до конца не зная чего.
Минуты тянулись мучительно долго. Я слышал отдалённый, приглушённый шум и плеск воды из ванной комнаты. И этот весёлый ливень из душа шумел, казалось, очень долго… Потом внезапно наступила тишина. И через какое-то время я услышал в коридоре мягкие, из-за домашних тапочек, шаги.
Тая приоткрыла дверь моей комнаты.
– Не спишь? – спросила она, просунув в комнату голову, а потом – возникнув на пороге вся, в белом махровом халате, с ещё влажными, поблескивающими в лунном свете волосами. От волос исходил тонкий, приятный, едва уловимый свежий аромат.
– Я пришла пожелать тебе спокойной ночи, – не дожидаясь моего ответа, продолжила Тая.
– Да я вряд ли быстро усну. Выспался днём, – приподнялся я на локте.
Она подошла к дивану, включила настольную лампу и, приложив ладонь к моей груди, снова, как на улице, сказала:
– Какой ты сильный, Олег. Мышцы так и играют, словно им тесно под кожей… А это что такое? – Она провела указательным пальцем по багровому рубцу довольно длинного шрама.
– Ничего героического, увы. След елового сучка. Я как-то скатывался вниз на лыжах (перевалив на Камчатке хребет), перебираясь из зимы в лето. От обильных снегов к горячим источникам и зелёной травке в низине уже южного склона. Лыжи у меня были очень быстрые, обитые оленьим камусом, да и сам я спешил поскорее спуститься в долину… Ну и не заметил за кустом, не успел разглядеть торчащий перпендикулярно срезанному стволу ели, одинокий, высохший до крепости металла, сук. Вернее, я его заметил, но уже в последний момент. Вот он и распорол мне куртку, а заодно и кожу, полоснув по рёбрам.
Тая присела на диван. При этом полы банного халата немного распахнулись, и я увидел её красивые, точёные бёдра. Палец Таи по-прежнему скользил по моей груди, словно заблудился там…
Прижав её ладонь своей, я свободной рукой обнял Таю и, притянув к себе, поцеловал в открывшиеся мне навстречу, словно цветок солнцу, губы.
Едва прихваченный пояс халата от моего неуклюжего, порывистого объятия распустился. И ничем теперь не прикрытые упругие Таины груди приплюснулись к моей груди.
Тая не сразу, но всё же отстранилась от меня. Встала с дивана, подняла пояс, плотно запахнула халат и туго, так, что её и без того стройная талия стала ещё тоньше, а овал бёдер ещё круче, завязала его на узел, а не просто перекинула один конец через другой, как это было до того.
– Не будем делать глупостей! – прерывисто дыша, сказала она и повернулась ко мне спиной, готовая уйти.
Какое-то время она стояла в таком положении, не двигаясь с места и словно восстанавливая дыхание. Потом резко повернулась и решительно дёрнула конец пояса, распустив узел. Халат медленно сполз с её плеч на ковёр.
Я смотрел на Таю, не в силах отвести глаза и с трудом веря в то, что на земле ещё встречается такая совершенная красота.
Она молча скользнула под одеяло, устроившись рядом и положив мне голову на грудь. И так замерла на какое-то время, словно лишившись сил. И вдруг я почувствовал, как горячая слезинка покатилась вниз по моей руке.
– Тая, ты что? – погладил я её по плечу. – Что с тобой?
– Ничего. Не обращай внимания… Ничего не могу с собой поделать. И с тобой хочу быть! Это я ещё на улице, когда мы гуляли, поняла. И знаю, что нельзя вот так, тайком… Ты же меня потом за эту слабость будешь осуждать… С другой стороны, я понимаю, что по большому счёту нас никто никогда обмануть не может. Мы всегда обманываемся сами. И я тоже боюсь обмануться: в тебе, в себе, в наших чувствах…
Вся моя страсть мгновенно улетучилась. Осталась только нежность и щемящая жалость к этой красивой девушке, которую хотелось защитить от всего недоброго в этом мире… И с которой мы были знакомы вот уже почти два года. Из которых не больше трёх месяцев были вместе, общаясь друг с другом в основном посредством писем… Из наших частых посланий друг другу, наверное, мог бы сложиться почтовый роман…
