На метеостанции, состоявшей из двух небольших комнат: служебной и жилой, Синильга – худенькая, невысокого роста смуглая девушка, с чёрными, блестящими волосами, туго заплетёнными в две косы, в наушниках, сидя спиной ко мне у аппарата, мигающего зелеными и красными лампами, принимала какое-то сообщение.
На скрип двери она обернулась, махнула рукой, чтоб я сел на лавку и не мешал ей, пока она что-то очень сосредоточенно слушала и записывала. Хотя в то же время из телеграфа выползала тонкая бумажная лента, скорее всего, с тем же сообщением.
Пока девушка была занята, я бесцеремонно разглядывал её.
Во-первых, я успел заметить, что глаза у неё голубые – крайне редкое сочетание с чёрными волосами… Наряд же её был небросок, обычен для здешних мест. Камусные оленьи унты белого цвета. Тёплая шерстяная, зелёная в чёрную клетку юбка и белый самовязаный, плотно облегающий её фигуру свитер.
«Пионерка прямо, ни дать ни взять. Красного галстука только не хватает».
Действительно, она больше походила на прилежную девчонку-школьницу лет четырнадцати, чем на совершеннолетнюю девушку. О возрасте Синильги меня там же, у колодца, уведомила аппетитная вдовица, составляющая с ней явный контраст и своей царственной статью и кустодиевскими пышными формами.
Девушка сняла наушники. Оторвала от общей телеграфной бобины бумажную полоску с напечатанным на ней текстом. Прочла его и, беспомощно глядя на меня, развела руками.
– Ничего не понимаю! Какой-то странный запрос. Никогда раньше таких не поступало.
Она протянула мне текст.
На бумажной ленте, пришедшей почему-то из Красноярска, хотя Токма расположена на территории Иркутской области, было отпечатано: «Срочно! В комиссию по продовольствию. Краевой администрации. Вышлите сводки по снегозадержанию! И. о. начпродснаба Н. Е. Трусов».
Прочитав телеграмму, я, с видом знатока, произнёс: «Синильга, я смогу вам помочь, но при одном непременном условии, если вы примите меня дня на два-три, пока за мной не прилетит вертолёт. Обещаю вести себя прилично, зовут меня Олег».
– Да живи, мне-то что, – сразу перешла она на «ты». – Вон топчан стоит свободный в углу, у буржуйки. А я в другой комнате сплю. И зовут меня вовсе не Синильга, а Света. Это местные меня так величают, начитались Шишкова… Так какой мне дать ответ на запрос?
Я сразу догадался, что пришедшая на метеостанцию телеграмма – элементарная ошибка. И некто Н. Е. Трусов просто перепутал таёжную Токму с каким-то сельскохозяйственным районом Красноярского края.
– Садись, передавай, – решительно сказал я и начал, расхаживая по комнате, диктовать: – Снега выпало метр. Падает ещё, задержать – не можем. Подпись не надо. Просто – метеостанция посёлка Токма. Да, можно ещё прибавить: через неделю сможем выслать данные по заготовке пушнины… Всё! Я думаю, этого будет достаточно.
В последующие дни мы со Светланой как-то очень быстро сдружились. Она много читала и любила обсуждать прочитанное. В её чистой и уютной комнате, на самодельной полке разместились книги многих, любимых и мной, авторов. Девушка делилась со мной, как с более старшим, своими самыми сокровенными мечтами, в том числе и о том, что она очень хотела бы попасть в международную экспедицию в Антарктику – радистом или метеорологом. Собственно говоря, это была её главная мечта, вокруг которой крутилось уже и всё остальное. Ко мне она относилась доверительно и просто, как к брату.
Иногда, разомлев от жара буржуйки, Света закрывала книгу, перебиралась на топчан и, положив голову мне на колени, начинала мечтать.
Вот бы съездить, хоть один раз, в Москву! А лучше – спасти какую-нибудь международную экспедицию в Антарктике (отчего её так тянуло на этот белый и холодный континент?), первой приняв сообщение о бедствии и их координаты. И прославиться потом на весь мир, как тот никому не известный радиолюбитель-самоучка, что принял сообщение экспедиции Нобиле, когда дирижабль итальянского генерала разбился в Арктике.
В такие минуты я молча гладил её по волосам и действительно чувствовал себя её старшим братом, которым быть не желал. Мне хотелось совсем другого – наклониться и поцеловать Синильгу в её полуоткрытые пухлые детские губы…
Однако поцеловались мы с ней за те три дня, что я пробыл в Токме, только однажды. Да и то – прилюдно. Когда за мной прилетел вертолёт.
– Скорей, скорей! – поторапливал лётчик, а я всё никак не мог выпустить из своих рук теплые ладони Синильги, вышедшей на крыльцо проводить меня. Мне казалось, что стоит только мне разжать пальцы, и её руки вспорхнут ввысь, как вольные птицы.
– Иди, – высвободилась она. И, привстав на цыпочки, очень нежно поцеловала меня.
– Не боишься, что тебе за такое «кино» все косточки потом перемоют? – спросил я её, кивнув головой на зевак. Ребятишек и женщин, пришедших поглазеть на такой редкий в их краях вертолёт.
– Меня и так уже, наверное, всю перемыли за эти три дня, – спокойно ответила она. – К счастью, я совершеннолетняя, и сама могу решать любые проблемы. Иди… – ещё раз сказала она и слегка подтолкнула меня в спину. – И не оборачивайся, пожалуйста, а то я при всех разревусь. А это будет совсем уж некстати».
* * *
Девушка стояла у окна и неотрывно смотрела на Татарский пролив. Кажется, она не заметила моего появления в библиотеке. Когда я подошёл ближе, библиотекарша медленно, словно нехотя, обернулась, и я увидел, до чего она красива! Необычайною, нездешней красотой. «Лица своим необщим выраженьем…», как говорил Баратынский. «Даже слишком красива, чтобы можно было рассчитывать хоть на какой-то успех…» – определил я свои шансы.
Её изящная рука лежала на спинке стула, вплотную придвинутого к небольшому полированному однотумбовому столу.
«Библиотекарши рука была, как бабочка, легка…» – сразу припомнились мне стихи знакомого поэта от одного только взгляда на её невесомую кисть и, казалось, почти насквозь просвечивающие красивые пальцы.
Сбоку от окна, у которого она стояла, до самого угла довольно просторной комнаты, оклеенной синенькими, давно выцветшими обоями, с белыми невзрачными цветочками, простирались самодельные, добротные – из толстых, хорошо оструганных досок – полки с книгами.
– Вы ко мне? – спросила девушка очень приятным низким голосом.
– Если вы хозяйка здешних сокровищ: раритетов, фолиантов и всего прочего, а не случайно залетевшая в эти края Фея, то – к вам, – попытался я блеснуть остроумием, выпалив всё это как можно непринуждённее.
Девушка улыбнулась и, слегка растерянно от моего лобового комплимента, ответила:
– За Фею, конечно, спасибо, а спрашиваю я потому, что ко мне в библиотеку частенько забредают по ошибке. Видимо, потому, что магазин по соседству… Да и читателей своих я наперечёт знаю. А вот вас вижу впервые.
Она села на свой стул, указав мне на второй, стоящий у стола напротив.
«Да, родимый, – пожалел я себя, – такие «крепости» с наскоку не берутся. Здесь нужна длительная и упорная осада, на которую у тебя, увы, совсем нет времени. Разве что Удача подсобит, а так – нечего попусту и красноречие тратить…»
