– Спасло, однако, то, что снег очень глубокий был, не давал шибко-то огню разгуляться…
– А каких-нибудь не столь мрачных историй, Василий Спиридонович, – подделываясь под его тон, – у вас в запасе нет случаем? – как-то спросил я у Нормайкина, когда он в очередной раз рассказал мне «сто первую» «страшилку», придя ко мне вечерком почаёвничать да «побалакать».
– Есть, конечно, – задумчиво ответил дед. – Но баить про хорошее почему-то всегда получается не так складно… Хотя, одну историйку я тебе расскажу.
В Белоруссии дело случилось. Я ещё совсем малой был. Поехали мы с дядькой за дровами, в ближний лес. А в тот год яблок уродилось – страсть!..
Глядим из-за деревьев скрытно, лось на одной стороне поляны яблоки-паданку с земли подбирает, аккуратно так, мягкими губами, а с другой – кабан их жадно, с чавканьем, будто куда-то спешит, хрумает. А осень в том годе золотая выдалась. Тихая, чистая, тёплая, светлая!
Яблоневый запах голову кружит. Хорошо!..
Однако продолжаем с телеги (хоть лошадь и волнуется: ушами прядёт, ноздрями воздух ловит) наблюдать за зверьём – интересно же…
Смотрим: кабан, сначала ни с того ни с сего начал башкой своей чугунной о дерево биться, словно с дуба жёлуди решил стряхнуть, для разнообразия своего рациону. Да так свирепо урчит… Потом вдруг резко развернулся и к лосю рванул, норовя его клычищами своими по ногам резануть. А лось, нет, чтобы удрать – как бы в игру с ним вступил. Словно малый козлёночек через скамейку скачет, кругами вальсирует. И даже губы трубочкой вытягивает, будто поцеловать кабанищу намеревается. И чувствуется по всему, весело ему так по полянке носиться, через колодинки перескакивать…
Не знаю, сколько бы мы эту картину ещё наблюдали, да лошадь вдруг рванула и понесла нас по просеке, от греха подальше.
Дядька мне потом объяснил, что к чему. Опьянели зверюжины. Яблок, уже забродивших, ведь наелись…
Так и у людей случается. Иной выпьет – рубаха-парень, весь мир обнять готов, последние штаны другу отдаст. А другой без видимой причины до белого каления рассвирепеет…»
Мои неспешные воспоминания нарушило появление волка.
Я заметил его метрах в двухстах впереди себя, на повороте реки.
Остановившись и сразу перенесясь из тепла моей «зимовьюхи» во дворе деда Нормайкина в предвечерний холод, на лёд реки, потянулся к карабину.
Волк, уловив моё движение, мгновенно устремился… в мою сторону!
– Фу, ты! – облегчённо выдохнул я. – Это же Кореш!
Пёс, виляя хвостом, подбежал, лизнул горячим языком слежалый плотный снег у моих ног. Потом, задрав голову и глядя в лицо своими шалыми глазами, словно бы спросил: «Ну, на кого охотиться будем?»
– Ни на кого, Кореш, – снова потрепал я его по холке. – Задумался я. Чуть не уснул на ходу. Тебя вот за волка принял. Иди уж рядышком, не убегай больше, – попросил я его. – Вот и первые звёздочки, вишь, показались. Припозднились мы с тобой…
Кореш, словно понял меня и, подавляя свое резвое желание вновь куда-нибудь устремиться, пошёл рядом, снова слегка пригнув голову, будто волочил за собой нарточку. И мне его скорбный вид почему-то напомнил прошлогодний выход из тайги, когда мы с напарником, дольше обычного (соболь шёл хорошо!) задержавшись на промысле, возвращались домой по этой же реке – только в обратном направлении…
Напарник был из местных парней. Мне его, «для натаски», подсунул дед Нормайкин, «чтоб парень от безделья в посёлке не кис».
– Да и денег, глядишь, перед армией заработает, – дополнительно аргументировал он свою просьбу.
Река уже была готова вот-вот вскрыться. И местами днём там, где лёд просел, на его поверхности стояла вода. Поэтому идти рекой было не только опасно, но и мокро. А берегом – невозможно. Слишком уж глубоки были снега, зацепист и непролазен прибрежный кустарник… Да ещё то и дело встречались высокие скалистые прижимы, которые приходилось обходить стороной. А там: то упавшая лесина, то частый ельник, то ещё какая оказия, преграждающая путь. Да и сил, а главное, времени у нас на такие обходы просто не было.
От постоянной влаги оленьи унты разбухали и становились тяжёлыми. Портянки и носки мокрели и во второй половине дня, когда снова начинало подмораживать, норовили подёрнуться ледком, отчего ноги ещё больше стыли и начинали ныть.
Приходилось останавливаться, разводить на берегу костёр, сушиться. Пока грелись у костра, сидя на корточках на панягах или корье, развесив вокруг него на воткнутых в снег палках носки, унты, портянки, рукава куртки смерзались, превращаясь в ледяные латы. И нужны были достаточные усилия, чтобы разогнуть потом руки, прижатые к груди…
Облака плыли то низко над рекой к далёким от нас, но близким для них, гольцам, предвещая стужу. То вдруг начинали скользить против тёплого ветра, сочащегося с Татарского пролива, что предвещало обильный снегопад.
Прибрежный лес начинал шуметь, говоря о близкой оттепели. А то вдруг умолкал, словно впадал в летаргический сон…
При любом раскладе – ничего хорошего погода нам не предвещала… К тому же за первый день пути мы прошли гораздо меньшее расстояние, чем то, на которое рассчитывали, даже с учётом предполагаемых трудностей, не дойдя до заброшенного барака геологов, который был обозначен на моей самодельной карте, перечерченной ещё в Совгаванском госпромхозе. Там мы надеялись более-менее «с комфортом» переночевать и подхарчиться, поскольку в этот барак, по слухам, изредка еще заглядывали сезонные охотники, осваивающие ближние к населённым пунктам участки тайги…
Свои припасы – примерно на пять дней (с запасом) – мы почти все утопили в первый же день пути, уронив панягу с продуктами в промоину, образовавшуюся под прижимом, по которому пытались пройти, не заходя далеко в сторону. И получив ещё один горький урок – все припасы в одно место класть нельзя!
Хорошо ещё, что мой напарник, который нёс их, вовремя успел освободиться от паняги и не свалился вместе с нею…
Ночь мы перекантовались у нодьи. А утром, к своему немалому огорчению, я обнаружил, что ноги у меня, хоть и не сильно, но всё же распухли. И чтоб голяшки унтов мёртвой хваткой не сжимали икры ног, их пришлось сверху немного надрезать ножом.
Впоследствии подобную операцию пришлось проделывать всё чаще, пока разрез не дошёл почти до ступни, которая тоже опухла, но с одним носком ещё протискивалась в унт…
К полудню следующего дня мы вышли к тому месту, где должен был находиться барак геологов. Но вместо ожидаемого жилья на небольшой полянке, окружённой ельником, увидели недавнее, ещё не присыпанное снегом, пепелище…
Похоже кто-то ненадолго залетал сюда на вертолёте поохотиться…
Ничего съестного в холодной и липкой золе, как мы не рылись в ней, обнаружить не удалось…
По хорошей дороге, которой ещё так недавно была река, до посёлка оставалось дня два пути. Вроде бы совсем немного. Но почти полное отсутствие припасов и очень плохое состояние льда делали эту задачу трудно выполнимой. Более того, идти дальше по реке днём – далеко, огибая многочисленные промоины и прижимы, как мы уже убедились, – очень медленно, мокро, опасно и тяжело. Решили идти ночью. А днём, чтобы экономить стремительно убывающие силы, – спать…
