Анна была пьяна, она едва держалась на ногах…
Родиков отпустил ее руку, повернулся и бросился к выходу. Но, остановившись на лестнице, вернулся, нашел телефон и позвонил Невскому:
– Игорь? Никуда не уходи, я к тебе сейчас приеду…
Он только что вспомнил, как звали женщину, из-за которой Невский оставил Анну. «Она портниха, и срезала нашивки с костюмов… Она собиралась выходить замуж, я только что женился…»
Но тогда кто же такая Валерия?
***
Невский выглядел заспанным. На лице его белел наклеенный крест-накрест пластырь.
– Бандитская пуля, – спокойно ответил он, держась за щеку.
– Проходи, рад тебя видеть… А если честно, то меня избила моя бывшая жена…
– Знаешь, – сказал Родиков, проходя за Игорем на кухню и решительно усаживаясь за стол, – если ты нальешь мне немного чаю, я расскажу тебе нечто такое, что произведет на тебя впечатление, как мне кажется… Или я сошел с ума, или же меня водят за нос…
– А если поподробнее?… Кто тебя водит за нос?
– Валентина…
– Валентина? – Он усмехнулся. – Я сейчас не расположен говорить об этом…
– Послушай, не так давно ко мне в машину залетела одна птичка, которая сбежала со своей свадьбы… Мы познакомились с ней, оказалось, что она портниха… Понимаешь, есть такие женщины, у которых в глазах такая боль, такая грусть и тоска, что это заставляет мужчин относиться к ним не так, как они бы этого хотели… Ты понимаешь меня?
– Нет, не понимаю. Это имеет какое-то отношение ко мне?
– Пока еще не знаю… Понимаешь, эта птичка назвалась Валерией… Вчера в ее квартиру пришли какие-то люди, оглушили ее, брызнули в лицо газом из баллончика и украли восемнадцать платьев, которые предназначались для показа в «Савойе»… Я только что оттуда… Игорь, я встретил там твою жену, Анну… А рядом с ней сидела девушка, удивительно похожая на Валерию, но ее почему-то называли Валентиной… Понимаешь, все это фарс, жестокий фарс, разыгранный Анной, чтобы отомстить Валентине, той самой Валентине, о которой ты мне рассказывал… Меня смущает только то обстоятельство, что рядом с ними за столиком сидел человек, которого Анна назвала отцом Валентины… Он производит самое благоприятное впечатление… Поедем со мной, ты должен увидеть Валентину и сказать мне, это та женщина, в которую ты был влюблен, или же это совершенно другая…
– Но зачем тебе это? Даже если это Валентина, ты прекрасно знаешь, что я думаю на ее счет…
– Но если ты все спутал и на Пушкинской площади видел сначала настоящую Валентину, а потом, в «Макдоналдсе» – другую, похожую на нее девушку, ты представляешь, как обидел Валентину? Ведь если Валерия и Валентина – одно и то же лицо, то в тот день и в то время, что ты торчал перед ларьком, она была… со мной… Она позвонила мне как раз с Пушкинской площади и я сообщил ей адрес квартиры… Мы с ней встретились на Солянке и пошли смотреть квартиру… Она НЕ МОГЛА быть в это же время в ларьке…
– А как она выглядит?
– Высокая, Красивая, с длинными рыжими волосами…
И вдруг Невский нахмурился, словно что-то вспоминая.
– Желтые перчатки… – произнес наконец он и застонал: – Их ведь украли вместе с костюмом еще в гостинице… Как же я мог забыть?
– Так ты поедешь со мной?
– Но куда?
– Я теперь уже и сам не знаю… Сначала в «Савой», а потом к Валер… Валентине… Не знаю, одевайся, поедем… Надеюсь, в твоей машине есть хоть капля бензина.
***
В «Савойе» им сказали, что Пасечник и Фабиан вместе с двумя женщинами и каким-то французом уехали всего минут десять тому назад в фургоне, куда погрузили сундуки с платьями и нескольких перепивших манекенщиц.
– Мы опоздали… Но Анна-то от нас никуда не денется, главное, увидеть Валерию…
Но как ни стучали они в ее дверь, как ни звонили, им никто так и не открыл.
– Слушай, по-моему, это записка… – Невский наклонился и вынул из замочной скважины, свернутый в трубочку листок, развернул и прочел: «Саше. Я поехала в аэропорт. Попробую улететь к отцу. Я так больше не могу. Спасибо за все.
ВАЛЕНТИНА…»
– Валентина…
– Валентина! Родиков, какой же я идиот!… Быстрее в аэропорт, я знаю, где живет ее отец, в Париже! А туда аж целых двенадцать рейсов в неделю!
***
Борис ничего не понимал. Он находился в гостиной незнакомой ему квартиры, хозяйкой которой была, судя по всему, Анна, та самая женщина, которая вместе с этими двумя пьяницами, теперь спящими вповалку на большом кожаном диване, организовала показ Валентине.
Здесь же, в гостиной, стояли три больших сундука с платьями, которые, надо сказать, были настолько хороши и были так восторженно приняты присутствующими на приеме в «Савойе» гостями, что на тринадцать из них поступили заявки на покупку.
Валентина совершенно игнорировала присутствие отца, она сидела, устремив взгляд своих немигающих глаз куда-то в пространство, и, казалось, не испытывала никаких чувств. Взгляд ее был холодным и пустым. Толстый слой пудры, как штукатурка, разбух под нижними веками, краска на бровях размазалась…
Борис подумал о том, что с таким взглядом она вряд ли когда-либо будет счастлива. Ведь чтобы стать счастливым, надо этого хотеть… А с Валентиной творилось нечто непонятное. Она молча пила одну рюмку за другой, пьянела, пока глаза ее не стали слипаться… Анна же, свернувшись в кресле, давно уже спала.
Борис смотрел на руки Валентины, которые могли сотворить такое чудо, руки портнихи, целыми днями держащими в пальцах иголку, и не понимал, как это можно шить с такими длинными ногтями. «Наверно, они искусственные…» – решил он и поднялся с кресла.
От нечего делать он прошел на кухню, чтобы поискать в холодильнике минеральной воды или холодного сока, и вдруг увидел в корзинке для хлеба большой коричневый конверт… Он был не запечатан и вот этой своей незапечатанностью и доступностью просто манил к себе. Борис взял его в руки и из него тотчас выпали два конверта: белый и голубой. Это были письма. В белом конверте, аккуратно разрезанном, он нашел письмо, адресованное ему Валентиной в Париж, но которое он почему-то не получил. А другое письмо было написано самим Борисом как раз перед его приездом в Москву, в котором он и сообщал день приезда. Пробежав глазами первое письмо, он от волнения даже вспотел: Валентина писала, что переехала на другую квартиру, но указанный адрес не соответствовал тому, который был сообщен в полученном им письме. Кроме того, не совпадали и почерки, которыми были написаны оба письма. Борис мог их сравнить, поскольку конверт с тем письмом, которое он получил, всегда держал при себе. И получалось, что он приехал к дочери на Шаболовку, а она, если судить по найденному здесь письму, жила на Солянке.
Сунув оба письма в карман, Борис вышел из квартиры и, остановив на улице машину, назвал водителю Солянку.
