В глубине пещерки лежали какие-то грязные влажные тряпки, от которых шел жуткий запах.
– Фу! Пойдем отсюда!
Но Мариша не согласилась.
– Надо посмотреть, что там.
– Ничего там нет.
– Там кто-то дышит.
Вика так и замерла с открытым ртом. Кто тут может дышать, а стало быть, и жить в такой тесноте и вонище? Мариша заблуждается! Но Мариша оказалась права. Когда она проползла под низким сводом в конец норы (по-другому назвать это обиталище было просто невозможно) и потянула за грязное одеяло, оттуда внезапно показалось бледное лицо с расширенными от ужаса глазами.
Сама Мариша едва удержалась от крика. Лицо было бледным, грязным и совершенно безумным. Огромные глаза уставились на Маришу с таким выражением отчаяния и страха, что ту даже затрясло. От страха она потеряла дар речи. И молча таращилась на обитателя этой подземной ниши. И вдруг он заговорил.
– Кто вы? – произнес он хриплым, но вполне четким шепотом. – Вы ведь не из наших?
Почему-то Мариша решила не врать этому существу.
– Нет, – призналась она. – Мы с подругой пришли, чтобы забрать баллон с газом.
Одеяла зашевелились. И Мариша увидела, что перед ней подросток лет двенадцати-четырнадцати. Точней определить его возраст было невозможно. Подросток был истощен до такой степени, что напоминал скелет, обтянутый кожей. Было непонятно также, какого он пола.
– Будет штурм? – серьезно спросил подросток.
– Очень надеемся на это. Но сначала мы должны забрать баллон с газом.
– Я вам помогу!
И подросток зашевелился, окончательно высвобождаясь от накрывавшего его одеяла.
– Я вам покажу, где они хранят баллон с газом и канистры.
– Канистры?
– Ну да. Канистры с бензином. В случае, если начнется штурм, они собираются пустить газ, а потом облиться бензином и поджечь себя.
Какой ужас! Эти люди точно чокнутые!
– А ты тут почему сидишь?
– Я – наказан.
Ага! Он говорит о себе в мужском роде. Значит, подросток – юноша.
– За что же тебя наказали?
– За то, что хотел отсюда удрать!
Похвальное намерение. Но, видимо, мальчишку поймали и в наказание за самовольство заперли в этой ужасной норе, держа впроголодь и не позволяя выходить из камеры никуда.
– И долго ты тут просидел?
– Не знаю, – пожал плечами ребенок. – Они приносили мне сухари и воду ровно двадцать раз. Думаю, что двадцать дней или, может быть, десять. Но думаю, что двадцать.
Господи! Да эти люди не просто сумасшедшие! Они изверги! Нелюди! И пусть бы они себя подожгли, отравили и вообще поубивали всеми известными способами! Пусть! Ничего другого они и не заслуживают. Но как быть с остальными детьми?
– Скажи, а кроме тебя тут есть еще дети?
– Когда я убегал, нас оставалось пятеро.
– Оставалось?
– Витька умер как раз в тот день, когда я решил бежать.
Так, значит, по крайней мере один ребенок не выдержал сурового заточения под землей. Оставалось только удивляться, что за три с лишним месяца жизни под землей у сидельцев такие скромные потери.
– Витька вообще хилый был, – отмахнулся новый знакомый. – Инвалид. Вечно кряхтел, кашлял. А под землей вообще ни на минуту не затыкался. Как напала на него трясучка, я сразу понял: без больницы и врачей тут не обойтись.
– И что?
– Что, что! Акакию плевать на всех. Нельзя, говорит, чадо божье отдавать дьяволу. Вот Витька и помер. Ни мать, ни отец Акакию и слова не посмели возразить, пока он загибался. Какой там врач! Они только на Акакия одного и молятся. А я посмотрел на это дело, посмотрел, да и подумал, что же это такое получается? У меня же одна только бабка старая из всей родни. Между прочим, это она меня сюда и притащила.
– Ой!
– Бабка у меня дура, конечно, но я ее все равно люблю. А если с ней чего случится? Она же больная вся насквозь. И врача ей никто тут не вызовет. Так и помрет под землей, тут же и похоронят и отпоют.
– Ужас!
– Ну, я и решил, что хватит с меня этого развлечения! Надо мне из подземелья сваливать да за подмогой наверх бежать. Пусть люди наверху чего-нибудь для этих уродов сделают. И главное, пусть бабку мою спасут!
Мальчик замолчал, тяжело дыша. Видимо, такой длинный рассказ вконец ослабил его.
– У вас пожевать ничего не найдется? – совсем другим, жалобным голосом спросил он.
– Конечно! – спохватилась Мариша. – Шоколад. Подойдет?
– Много мне не давай! – серьезно предупредил ее мальчик. – Много мне нельзя. Кусок дай, а остальное обратно спрячь, чтобы мне соблазна не было.
Кусок молочного шоколада он засунул за щеку и на мгновение даже зажмурился от наслаждения. Мариша его не торопила. Мальчик выглядел совсем слабым. Но именно от него зависело, справятся подруги со своим поручением или нет.
– Тебя как зовут?
– Сашка.
Пока Саша кайфовал, перемещая шоколад во рту, Мариша дала задний ход и выползла из норы.
– Ну что там? – спросила у нее Вика, томящаяся до сих пор в неизвестности.
– Нашла нам проводника.
– Это хорошо.
– Да, только дело осложняется. У них есть не только баллон с газом, но и канистры с бензином.
Вика нахмурилась:
– Как плохо! А проводник, он кто?
– Сашка.
В это время ребенок высунулся из норы. И Вика поспешно прикрыла рот, чтобы не закричать от ужаса. Худое тельце ребенка было прикрыто только рваной рубашкой и штанами с пятнами давно засохшей крови.
– Нет, не ранен, – помотал головой Сашка. – Пороли они меня. Отсюда и кровь.
Сволочи!
Но подросток был деловит и собран. И в жалости явно не нуждался.
– Значит, так, – пошарив глазами по сторонам, произнес он. – Я знаю, где мы находимся. Который сейчас час?
– Около двенадцати.
– Точней скажи!
– Двенадцать пятнадцать.
– Часы у тебя точные?
– Точные. Если и врут, то на минуту, не больше.
– Отлично! Ровно в полдень у наших собрание в главном зале. Длится оно до часу дня, иногда до половины второго. Но час – это верняк. За это время Акакий им так основательно промывает мозги, что если у кого и возникала идея, чтобы наверх податься, то человек снова покорной овцой становится. Между прочим, я на этом и погорел.
– На чем?
– Я ведь не один бежать хотел, а с Ванюткой.
