– Нравится? – улыбка едва тронула губы отца.
– Вещь!
– Дарю, – сделал широкий жест командо. – На-деюсь, головы бунтовщиков так же весело и быстро будут слетать от плеч, когда ты отправишься к химичам.
Эдэр осклабился, вспомнив рэп, но затем поклонился уже с серьезным выражением лица:
– Благодарю, отец. Я считаю, что тебе надо возглавить рейд. Люди слишком много говорят в последнее время о моей силе, и могут перестать верить в твою. Надо доказать, что ты по-прежнему силен.
Командо резко обернулся и уничтожающе посмотрел на сына:
– Я никому не должен ничего доказывать! А ты в следующий раз держи такие мысли при себе. Зелен еще указывать! Возомнил невесть что!
– Прости, отец, – снова поклонился Эдэр и направился в свои покои.
* * *
Мадара сидела у дверей, будто только и делала, что ждала его. И откуда знала, что он заявился в усадьбу?
– Хозяин! – наложница не сдерживала радости при появлении Эдэра.
Была ли эта радость искренней или сероглазая красавица с пшеничными локонами и тяжелой грудью улыбалась ему потому, что так надо, – неизвестно. Эдэр вспомнил, как заявил, что не любит кислых, когда отец подарил ему на совершеннолетие печальную блондинку, привезенную от любильцев. С тех пор Мадара улыбалась. Сначала вымученно, натянуто, а потом словно привыкла. В конце концов, в его отсутствие заняться ей в усадьбе было нечем. Эдэр подозревал, что сестра отца Инда, присматривающая за наложницами в доме, гоняет их, как сидоровых коз. Но никто ему не жаловался: ни Мадара, ни преподнесенная позже управом химичей в знак примирения Танита, медноволосая, длинноногая, немного угловатая, зато весьма жаркая в постели.
Тетка Инда, от колючего взгляда которой иногда даже Эдэру становилось не по себе, с вечно поджатыми губами, с трудом сдерживающими крик в присутствии господина, обязанности выполняла хорошо – обе наложницы были послушны, каждая по-своему.
Мадара была так покорна, что казалась неживой. Мягкая податливая кукла с нежной кожей, длинными ресницами и пухлыми губами. Молочно-белая безжизненность, вечная улыбка и согласие на все, что угодно, бесили гиганта настолько, что порой хотелось даже ударить. Может, так бы ожила? Иногда он вел себя с ней грубо, а она улыбалась. Думал обменять ее или продать, но эта ее тихая радость при его появлении отчего-то сдерживала. Теперь же, когда Мадара носила под сердцем его ребенка, еще более округлая, румяная и задумчивая, не отпускающая рук от чуть продолговатого живота, Эдэр и думать забыл об обмене.
У него будет наследник, – знал сын командо, – норма выполнена.
Особого волнения или трепета по этому поводу Эдэр не испытывал. Но Мадару не трогал. Позволил ей не покидать комнат в его отсутствие. В конце концов, у него была еще и Танита. Эта девчонка подчинялась, но, будучи по натуре живой и темпераментной, могла сама проявить активность в утехах. Теперь из спортивного соображения она пыталась забеременеть во что бы то ни стало, ведь видела, что Эдэр к сопернице стал мягче. В янтарных глазах Таниты гигант замечал ревность, но ему было наплевать на эти бабские штучки. Сами разберутся, главное, чтобы проблем не доставляли.
* * *
– Привет, Мадара, – сказал он наложнице, сидящей на пуфе. – Как мой сын?
– Все хорошо, хозяин, – она ласково погладила живот.
Эдэр не прошел мимо нее, как обычно, а остановился рядом.
Мадара ничем не была похожа на Лиссу. Однако упрямый, бойцовский характер чумашки, так и не ставшей ему наложницей, непонятное волнение в груди при мыслях о ней заставили Эдэра всмотреться повнимательнее в круглое лицо перед ним. Он никогда не задумывался о чувствах женщин. Ему с детства внушали: наложницы – не люди, они нужны только для удовлетворения и для продолжения рода. Ни на что другое они не способны. Их слезы, сопли и прочая возня доставались Инде и внимания мужчины, тем более такого, как он, не стоили. А теперь что-то перещелкнуло в голове Эдэра или даже в сердце, словно тумблер на неработающем раньше механизме.
Мелкая чумашка, – казалось Эдэру, – включила вчера не только штуковины прошлых людей, но и нечто внутри него самого. Непонятное. Делающее его слабым и каким-то другим. И стало до странности не все равно. Да и разговор с рыжим мальчишкой накрепко застрял в голове. Потому Эдэр, обычно не склонный к беседам с наложницами, кивнул на ее живот и спросил без обиняков:
– Мадара, ты что-нибудь чувствуешь к ребенку?
На лице молодой женщины, всегда одинаково преданно-улыбчивом, пронеслась целая гамма эмоций: изумление, волнение, страх… надежда. Гигант поразился – столько разных чувств наложница не выдала за все время.
Еще секунду она молчала, а потом надела на уста привычную улыбку:
– Как будет угодно господину?
– Не как угодно, – рассердился Эдэр, – а говори, как есть. Я, твой хозяин, и требую честности. Абсолютной, поняла?
Мадара вцепилась пальцами в край пуфа, на котором сидела, и побледнела:
– Да, господин. – И замолчала, ее серые глаза расширились, а зрачки превратились в точки.
– Отвечай, – приказал Эдэр.
– Я отношусь к ребенку, – пролепетала Мадара, густо заливаясь краской, – так же, как и к его отцу… Я его люблю…
Эдэр опешил. Любит?! За что? Почему? Как это?
Любовь – странное слово, совсем забытое в современном мире, устаревшее за ненужностью… И вдруг вот она, рядом? В лице пунцовой от смущения наложницы?
– Любишь? – переспросил он.
– Да… – блондинка опустила ресницы, ухватившись обеими руками за живот.
Оглушенный признанием, словно ему только что заехали бревном промеж глаз, Эдэр положил руку на плечо Мадары, похлопал, не зная, что ответить в такой ситуации. Показалось даже, что не он, а она сильнее была сейчас, несмотря на всю ее робость.
– И я люблю тебя, хозяин! Ты – самый лучший! – громко заявила Танита, появившаяся в дверях апартаментов. Сказала она это без намека на чувства – так дети кричат во дворе: «У меня лучше меч! Нет, у меня!» Какая там любовь с подобной пошловатой ухмылкой? Однако Эдэр не рассердился, а, напротив, был ей благодарен – своим бесцеремонным вторжением наложница развеяла неловкость.
– Распустились совсем, – выдохнул он незлобно и отошел к столу.
Мадара метнула на него испуганный взгляд, Танита засмеялась, показывая ряд белых зубов с небольшой щербинкой.
– Хозяин недоволен? – тихо спросила Мадара.
А Танита оперлась коленом о кушетку с вытертыми до лысины бледно-зелеными бархатными подушками, томно потянулась и обвела языком тонкие губы:
– Хозяину надо расслабиться.
И Эдэр вдруг отчетливо понял, что ни та, ни другая его не привлекают. Захотелось, чтобы их тут не было: ни русой, ни рыжей, и чтобы на пуфике у дверей его ждала чумашка. Чтобы, увидев его, мелкая взвизгнула от радости, а он бы взял ее на руки и закружил, а потом… Наверное, он совсем по-другому чувствовал бы себя, если б Лиссандра сказала ему про любовь. Он бы радовался. Он бы радовался и ребенку… Вообще все было бы иначе. Не так муторно.
