— Она пустая, — говорю я, но она уже бросила ежегодник на кровать и тянет свои красивые, изящные руки к коробочке. Открывает крышку.
— А почему там игральные кости?
— Э... не знаю, — бормочу я. Дарси частенько твердила, что с моей скоростью реакции нечего делать на телевикторинах. Она всегда важничала передо мной, говоря, что если бы ей повезло попасть на «Злобную семейку» (забывая, что мы не члены одной семьи), она бы еще дважды подумала, прежде чем брать меня в свою команду. И разумеется, дополнительные очки мне бы не светили.
— Не знаешь почему? — спрашивает она.
— Думаю, просто так.
Дарси таращится на меня, как на ненормальную.
— Ты не знаешь, зачем засунула игральные кости в коробочку из-под пастилок? Ничего себе. Странно.
Она вытаскивает кубики и трясет, как будто собирается их бросить.
— Не надо, — громко протестую я. — Положи на место.
Бесполезно говорить Дарси, что делать. Она просто ребенок. Почему ей нельзя бросить кости? Она сделает это просто мне назло.
— А зачем они тебе? Не бойся, я их не заберу.
— Ни зачем. Просто это мои счастливые кости.
— Счастливые? И давно они стали приносить счастье?
— С самого начала.
— А почему они лежат в коробочке из-под пастилок? Ты ведь не любишь пастилки с корицей.
— Люблю.
Она в недоумении.
Изучаю ее лицо. Она ни о чем не подозревает, но все еще держит кости в руке. Можно быстро пересечь комнату и отобрать кубики прежде, чем она успеет их бросить. Но Дарси смотрит на них напоследок и снова кладет в коробочку. Не уверена, что они лежат шестерками вверх. Проверю потом. Пока их не бросают, у меня все будет в порядке.
Она берет мой ежегодник, возвращается с ним на кушетку и отлистывает в самый конец — туда, где спортивные странички. Это займет ее на несколько часов. Дарси найдет уйму поводов для разговора: помнишь то, помнишь это? Она бесконечно может листать этот ежегодник, вспоминать наш класс и гадать, что сталось с теми, кто не приехал на ежегодную встречу выпускников: или же они совсем опустились, или, наоборот, случилось чудо и они так пошли в гору, что теперь им просто некогда выбраться в Индиану даже на выходные. К последней категории, по словам Дарси, отношусь я, потому что частенько вынуждена сидеть в городе и работать. Потом она начинает играть в одну из своих самых любимых игр: открывает книжку наугад, зажмуривается и водит указательным пальцем но странице, пока я не скажу «стоп». Чья фотография выпадет — с тем парнем мне, по ее мнению, предстоит заниматься сексом. Типичные забавы Дарси. Когда двенадцать лет назад мы получили первый выпуск нашего школьного ежегодника, веселились невероятно!
— Господи! Ты только посмотри на ее волосы. Какая- то идиотская прическа! — восклицает Дарси, изучая фото Лауры Линделл. — Она так забавно выглядит с этой полуметровой копной.
Я киваю в знак согласия и жду расправы над следующей жертвой — Ричардом Миком. Но она внезапно решает его пожалеть. В выпускном классе он этого от нее не дождался.
— Неплохо. Он, по-моему, ничего себе, да?
— Вполне. У него приятная улыбка. Только он плюется, когда разговаривает. Помнишь?
— Да, точно.
Дарси листает ежегодник, пока он ей наконец не надоедает. Она откладывает его й снова берется за пульт. Включает «Гарри и Салли» и вопит:
— Началось! Ура!
Мы обе полулежим на кушетке валетом и смотрим фильм, который видели уже бессчетное количество раз. Дарси без умолку болтает, цитирует запомнившиеся фразы. Я ей не мешаю. Пусть она и обмолвилась, что разговоры в кино раздражают Декса, Не затыкаю ее, даже когда она заглушает телевизор, так что нельзя разобрать, что было сказано на самом деле. Вед|. это Дарси. Она такая.
Иногда ты любишь свою подругу именно за то, что она предсказуема. Как хороший старый фильм.
Глава 18
На следующий вечер Дарси звонит мне, едва я возвращаюсь домой с работы. Она в истерике. Меня охватывает ледяное предчувствие. Неужели это случилось? Декс сказал ей, что свадьбы не будет?
— В чем дело, Дарси? — спрашиваю я. Голос у меня сдавленный и неестественный, сердце разрывается между любовью к Дексу и привязанностью к Дарси. Готовлюсь к худшему, хотя и не знаю, что может быть хуже — потерять подругу или лишиться самой большой любви? Не могу представить себе ни того ни другого.
Дарси что-то неразборчиво говорит — кажется, о своем обручальном кольце.
— Что случилось, Дарси? Успокойся. Что такое с твоим кольцом?
— Оно пропало! — всхлипывает она.
Я облегченно вздыхаю. Нет, я испытываю невероятное, ни с чем не сравнимое облегчение, когда понимаю, что дело всего лишь в пропаже украшения.
— Где ты его оставила? Оно ведь застраховано?
Задаю вопросы, как и положено близкой подруге. Всегда готова помочь. Но сейчас действую механически. Если бы Дарси наконец успокоилась, то сама сказала бы мне, что не стоит волноваться, что она его просто куда-то убрала. Я говорю, что она обычная растяпа — постоянно все оставляет и забывает.
— Вспомни, ты однажды уже думала, что потеряла его, а потом нашла в своем шлепанце. Ты никогда не кладешь вещи на место, Дарси!
— Нет, это совсем другое! Сейчас оно пропало! Пропало! Декс меня убьет! — Голос у нее дрожит.
Может быть, и нет, думаю я. Может быть, он и ждет именно такой развязки. И тут же мне становится стыдно своих мыслей.
— Ты ему уже сказала?
— Нет. Пока нет. Он на работе. Что мне делать?
— Где ты его потеряла?
Она не отвечает и продолжает плакать.
Я повторяю вопрос.
— Не помню.
— Когда оно в последний раз было на тебе? Ты снимала его, когда мыла руки?
— Нет. Я никогда его не снимаю. Какой придурок будет снимать кольцо, чтобы помыть руки?
Хочу попросить ее, чтобы не грубила, если сама оказалась такой дурой, что потеряла обручальное кольцо. Но продолжаю сочувствовать и говорю, что все наверняка образуется.
— Нет, не образуется! — Громкие рыдания.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю, и все.
Начинаю мучительно соображать.
— Можно, я к тебе приду? Хочу с тобой поговорить, — просит она.
— Разумеется, приходи, — отвечаю я, раздумывая, только ли в пропаже кольца тут дело. — Ты уже обедала?
— Нет. Можешь заказать мне суп?
— Конечно.
— И яичные роллы.
— Хорошо. Приходи прямо сейчас.
Звоню в китайский ресторанчик и заказываю два супа, роллы, спрайт и отбивную с брокколи. Дарси приезжает через пятнадцать минут. Она растрепана, в старых джинсах, которые я помню еще со школы (и они по-прежнему ей впору), в белом топике. Никакого макияжа, глаза покраснели от слез, волосы кое-как собраны в хвостик, но она ухитряется выглядеть хорошенькой. Велю ей сесть и все мне рассказать.
