— Сказала, что пока еще не уверена в своих чувствах и что... на выходных нам не нужно привлекать всеобщего внимания.
В лифт вместе с нами входит бухгалтер Фрида. Надеюсь, что Хиллари воздержится от дальнейших расспросов, пока мы не выйдем. Но нет, она продолжает:
— И что, у вас все сложилось?
Я киваю. Фрида стоит к нам спиной. Можно, конечно, сказать «нет», но в таком случае при чем тут алые розы?
— Вы спали с ним?
Спасибо и на том, что она спрашивает шепотом.
— Нет. — Я взглядом прошу ее замолчать.
Лифт останавливается, Фрида выходит.
— Ну? Рассказывай, — просит Хиллари.
— Не о чем. Отвяжись, Хилл. Ты невыносима.
— Если ты все расскажешь, мне не нужно будет к тебе приставать.
Лицо у нее умильное.
Мы беседуем о другом, пока идем по Второй авеню. Идти недолго. Но за бифштексом она вдруг говорит:
— Помнишь, ты уронила пиво, в субботу вечером?
— Когда? — переспрашиваю я, и мне становится страшно,
— Ну, помнишь, вы с Дексом разговаривали, а я к вам подошла — уже под конец?
— А!.. Да. И что? — Я принимаю равнодушный вид, насколько это возможно.
— Что случилось? Почему Декс был так расстроен?
— Декс был расстроен? Не припомню. — Смотрю в потолок и морщу лоб. — Едва ли. А почему ты спросила?
Когда попадаешь в ловушку, лучше всего ответить воп-росом на вопрос.
— Просто так. Показалось странным, только и всего.
— Странным?
— Не знаю. Это, конечно, глупо...
— Что?
— Это глупо, но вы, ребята, очень подходите друг другу.
Нервно смеюсь.
— Это очень глупо.
— Знаю. Но когда я смотрела, как вы болтаете, то подумала, что ты очень подошла бы Дексу. Что с тобой ему было бы лучше, чем с Дарси.
— Брось, — говорю я и опять нервно смеюсь. — Они классно смотрятся вместе.
— Да, конечно. Внешне все идеально. Но в чем-то они не стыкуются. — Она подносит к губам стакан и смотрит на меня через край.
Лучше подумай о работе, Хиллари!
Говорю, что она чокнулась. Но как же мне приятны ее слова! Хочу спросить, почему она так думает. Потому что мы с Дексом учились вместе? Потому что у нас есть общие черты — ум и сдержанность, которых недостает Дарси? Но не спрашиваю, потому что когда чувствуешь за собой вину, то чем меньше говоришь — тем лучше.
После обеда в кабинет вваливается Лэс, чтобы кое о чем расспросить меня — в связи со все тем же клиентом. Со временем я поняла, что это его манера извиняться. После скандала он всегда приходит — так и сегодня.
Поворачиваюсь вместе с креслом к нему и сообщаю последние новости.
— Я проверила все сходные случаи в Нью-Йорке. И в округах.
— Отлично. Но помни, что наш случай прецедентов не имеет, — говорит Лэс. — Не уверен, что судья позаботится о подборе аналогий.
— Знаю. Но позволь сказать, что основное положение, на которое мы делаем упор в пункте первом нашего резюме, — это ныне действующее право.
Неплохое начало.
— И все-таки проверь аналогии во всех местных юрисдикциях, — говорит он. — Надо предусмотреть все их возможные аргументы.
— Есть, — говорю я.
Он разворачивается, чтобы выйти, и бросает через плечо:
— Классные розы.
Я ошеломлена. Мы с Лэсом никогда близко не общались, и он не заговаривал со мной ни о чем, помимо работы, не спрашивал утром в понедельник: «Как прошли выходные?» — и не говорил, что на улице чертовски холодно, когда зимой нам случалось вместе подниматься на лифте.
Может быть, двадцать четыре алых розы делают меня интереснее в его глазах? Я и в самом деле интересна. Роман прибавил мне значимости.
Закрываю ноутбук и собираюсь уходить. Предстоит встреча с Декстером. Мы всего лишь обменялись несколькими сообщениями, включая одно от меня со словами благодарности за прекрасные цветы.
На пороге возникает Хиллари.
— Ты идешь?
— Да, — киваю я, раздумывая, как бы ускользнуть. Она частенько подбивает меня пойти куда-нибудь выпить после работы, даже по понедельникам, когда все нормальные люди предвкушают спокойный вечер дома. Хиллари вовсе не такая болтушка, как Дарси, но просто не может безвылазно сидеть в четырех стенах.
Разумеется, она интересуется, как насчет того, чтобы заглянуть в наше любимое местечко. Нам нравится это кафе, несмотря на пережаренный картофель фри и толпу посетителей — а может быть, именно благодаря этому. Там мы с удовольствием укрываемся от надоевшей нью-йоркской суеты.
Говорю, что не могу.
Конечно, она хочет знать почему. Все причины, которые я могу придумать, она легко отметет: усталость (да брось, пропустим по глоточку!); поход в тренажерный зал (забей ты на него!); воздержание (недоверчивый взгляд). И потому я говорю, что у меня свидание, Она прямо-таки сияет.
— Так Маркусовы цветочки сработали, а?
— В самую точку, — говорю я, подчеркнуто глядя на часы.
— Вы куда-нибудь идете? Или будете сидеть дома?
Говорю, что мы собираемся где-нибудь поесть.
— Где?
— Пойдем к Нобу, — отвечаю я, потому что недавно там была.
— К Нобу вечером в понедельник? Вам едва ли там понравится.
Я сожалею о своем выборе; лучше бы назвала тот безымянный итальянский ресторанчик по соседству.
— Если вернешься до двух ночи, позвони мне и обо всем расскажи, — говорит она.
— Конечно.
Иду домой, тут же забыв о Маркусе и Хиллари.
— Спасибо, что согласилась, — первое, что говорит Декс, когда я открываю ему дверь. Он в темном костюме с белой рубашкой. Галстук он снял и сунул в портфель, который теперь ставит на пол прямо у порога. Глаза у него усталые. — Не думал, что ты захочешь меня видеть.
Я и не думала не соглашаться. Говорю ему об этом, прекрасно понимая, что это значительно ослабляет мои позиции. Ну и пусть! Ведь это правда.
Оба мы начинаем с извинений, осторожно, как бы бессознательно придвигаясь друг к другу. Он берет меня за руку, пожимает. Его прикосновения нежные и в то же время электризующие.
— Прости меня за все, — мягко говорит он.
Интересно, извиняется ли он и за пляж тоже?
Мысленно прокручиваю ту сцену снова и снова, преимущественно в черно-белых красках, как старое кино. Потом моргаю и выталкиваю эти образы прочь из сознания. Хочу, чтобы мы помирились. Я хочу идти дальше.
