Но той же весной два тревожных сигнала сообщили мне, что Джоуи — вовсе не мужчина моей мечты. Во-первых, он вступил в студенческую организацию и отнесся к этому чересчур серьезно. Однажды, когда я поддразнила его насчет «секретных знаков», он сказал, что если я не уважаю организацию, то не уважаю и его. Скажите пожалуйста! Во-вторых, Джоуи был помешан на баскетболе, готов был спать в палатке возле касс, чтобы получить билет на большую игру, раскрашивал лицо в синий цвет и прыгал как сумасшедший вместе с другими фанатами «Кэмерон крэйзи». Все это было чересчур, но я думаю, что была бы снисходительнее к его энтузиазму, будь он родом из Нью-Хэмпшира или какого-нибудь другого штата, где не так сильно любят баскетбол. Но он приехал из Индианы. Его отец играл за тамошнюю команду, и девизом Джоуи как болельщика было «Я люблю Университет Дьюка с самого начала и особенно Бобби Харли, потому что однажды он выпивал с моим отцом». Я закрывала глаза на все это, и мы оставались вместе еще два года.
Однажды вечером, после того как «Уэйк-Форест» выиграл у команды Дьюка всухую, Джоуи пришел ко мне злой как черт. Мы начали ссориться. Поводом послужили сущие пустяки: он сказал, что я храплю и раскачиваю кровать, когда ворочаюсь (а как бы вы сумели не раскачивать двухъярусную кровать?). Я пожаловалась, что он периодически путает наши зубные щетки («и это ты мне говоришь?»), потом мы начали обвинять друг друга в более тяжких грехах. Остановиться было уже невозможно. Он назвал меня занудной зубрилкой, я его — мартышкой, которая искренне верит в то, что рожа, раскрашенная синей краской, приведет команду к победе. Он посоветовал мне сбавить обороты и вспомнить об элементарных приличиях, прежде чем лезть на стену.
На следующий день Джоуи пришел с очень торжественным видом, и его характерное вступление «нам надо поговорить» разительно отличалось от слов «мы всегда будем вместе». Я была более удивлена, нежели огорчена, но согласилась, что, может быть, нам действительно стоит идти по жизни в одиночку — то есть фактически поискать себе других партнеров. Мы пообещали, что навсегда останемся друзьями, даже несмотря на то что, как я знала, у нас для этого было слишком мало общего.
Я не пролила и слезы, пока не увидела, как на вечеринке он держит за руки первокурсницу Бетси Уингейт. Мне бы не хотелось, чтобы он снова взял меня за руку — я знала, что испытаю от этого лишь грусть и обиду. И горечь при мысли о том, что я упустила Хантера, у которого теперь в подружках такая же интеллектуалка, как и он сам.
В редких случаях, когда мы как бы менялись ролями, я звонила Дарси, ища у нее утешения. Все же родственные души. Она советовала мне не оглядываться назад, говорила, что у меня в любом случае останутся хорошие студенческие воспоминания, которых, возможно, не было бы в случае с Хантером. И вдобавок связь с ним понизила бы мой социальный статус.
— Кроме того, — говорила она, — с Джоуи ты научилась основам традиционного, незамысловатого секса. А это ценный опыт.
Аргумент в ее духе. Думаю, он мне помог.
Я продолжала надеяться, что Хантер расстанется со своей подружкой, но этого не произошло. Больше в колледже я ни с кем не встречалась, так же, как и в университете. Долгий период воздержания завершился, когда возник Нат Менк.
Ната я встретила на вечеринке, когда только начала учиться на юридическом факультете, но последующие три года мы лишь изредка беседовали и здоровались при встрече. Затем вместе попали на один и тот же семинар «Полноправная личность: закон и общество в эпоху индивидуализма». Нат часто выступал с докладами, но не для того чтобы полюбоваться собой, как это делала половина студентов. Ему действительно было что сказать. Когда однажды в перерыве я сделала несколько замечаний, он спросил, не хотела бы я продолжить обсуждение этой проблемы в столовой. Он заказал себе черный кофе, и я, помнится, сделала то же самое, потому что это выглядело куда солиднее, чем кофе со сливками и сахаром. Потом мы долго гуляли по окраинам, заходили в видеосалоны и букинистические магазины, затем пошли обедать, и еще до исхода дня нам стало ясно, что мы — настоящая парочка.
Было страшно начинать сначала, но почти все в Нате меня покоряло. Нравилось его лицо. Спокойный взгляд. В нем было что-то азиатское, несмотря на светлые волосы и кожу, Меня притягивал его характер. Нат был мягок, но у него была сильная воля, он был способен на дерзость и даже агрессию. По сравнению с Джоуи, который кипел страстью только когда болел за свою команду, Нат был совершенно нормальным, к тому же активным в постели. Хотя до меня у него было мало женщин, он казался очень опытным и частенько подбивал меня на что-нибудь новенькое. Всегда запоминал, что мне нравится, и умело использовал это в следующий раз.
Мы с Натом окончили университет и провели лето в городе, готовясь к экзаменам. Каждый день мы ходили в библиотеку, делая перерывы только на сон и еду — час за часом, день за днем, неделю за неделей вбивали себе в головы тысячи статей, параграфов, фактов и теорий. Мы оба были движимы не столько желанием преуспеть, сколько всеобъемлющим страхом провалиться. Нат говорил, что мы совсем как дети. Это суровое испытание сблизило нас. Мы оба страдали и находили утешение друг в друге.
Но только одному из нас улыбнулось счастье. Нат начал работать помощником прокурора округа в Квинсе, а я попала в юридическую контору в Мидтауне. Он любил свою работу, я же ненавидела. В то время как Нат беседовал со свидетелями и готовил дела к слушанию, я была обречена на то, чтобы перебирать бумаги — самую непрестижную для юриста обязанность. Каждый вечер сидела в конференц-зале, изучая кипы документов в бесчисленных картонных коробках, сверяла даты и думала: «Это письмо, одно из многих в бесконечной тяжбе, было отпечатано, когда я получила водительские права». Все казалось совершенно бессмысленным.
Моя жизнь была тусклой во всем, кроме отношений с Натом. Я все больше и больше относилась к нему как к единственному источнику отдохновения, часто говорила, что люблю его, и чувствовала больше облегчения, чем радости, когда слышала то же самое в ответ. Я начала подумывать о свадьбе, даже заговаривала о наших будущих детях и о том, где мы будем жить.
Как-то вечером мы отправились в бар послушать фолк певицу из Бруклина — Кэрли Вайнштейн. После концерта, когда она с нежностью молодой матери отложила гитару, я, Нат и еще несколько человек заговорили с ней.
— У вас прекрасные песни, что вас вдохновляет? — спросил ее Нат, расширяя глаза.
Я была удивлена, потому что точно так же он смотрел на меня во время нашей первой встречи за чашкой кофе. И еще больше обеспокоилась, когда он купил ее диск. Она не была так уж хороша. Должно быть, они встретились через неделю, потому что был один вечер, когда он не брал трубку до поздней ночи и так и не объяснился. Я боялась спросить, где его носило. Была уверена, что знаю ответ. Он переменился. Смотрел на меня иначе, с отсутствующим видом, и думал о своем. Разумеется, вскоре после этого у нас состоялся серьезный разговор. Нат был очень откровенен.
— Я люблю другую, — сказал он. — А я ведь обещал, что поставлю тебя в известность.
