Стелла продолжает с широко раскрытыми от удивления глазами:
— А вы видели, чтобы помощники делали что-нибудь ну… предосудительное?
Странно наблюдать, как эта решительная и вполне уверенная в себе женщина стихает в обществе своей шумной и бесцеремонной подруги и, кажется, целиком полагается на ее авторитетное мнение. «Интересно, — думаю я, — а я тоже меняюсь в присутствии Марго?»
Джинни отрицательно качает головой и задумчиво берет пирожное в сиреневой глазури с блестящего как зеркало фамильного серебряного подноса — который, я уверена, сегодня утром отдраила «помощница».
— Нет, пока нет. Но когда дело касается детей, предусмотрительность не помешает!
Мы глубокомысленно замолкаем, как бы раздумывая над этой вековой мудростью и соглашаясь с ней. Джинни изрекает вековые мудрости торжественно и благоговейно, будто она первая, кому они приходят в голову. Мой любимый «джиннизм» прозвучал однажды, когда гости обсуждали, кто родится у Марго — мальчик или девочка. Похоже было, что мальчик — живот был покатый. И тут Джинни изрекла: какие они молодцы — ждут родов, чтобы узнать пол младенца. Ведь это единственный сюрприз, который остался в современной жизни!»
Тонко подмечено, Джинни, детка. Действительно, откуда взяться сюрпризам? Законспирированные до поры до времени вечеринки, анонимная доставка цветов и подарков — это так несовременно! Я, конечно, не судья Марго и Уэббу — они, кажется, весьма серьезно относятся к своему решению ни за что не ходить на ультразвуковое обследование, — но, Господи, с каких пор это считается сюрпризом! А ведь они наверняка не единственные, кто так думает, понимаю.
Допив шампанское, поворачиваюсь к Джинни и во всеуслышание заявляю:
— А я знаю, кто пролил вино!
— Кто? — раздается дружный хор голосов. К нему присоединяется даже Марго. Уж она-то могла бы раскусить, какой сюрприз я затеваю!
— Да эта уродина… — Я еле сдерживаю улыбку.
— Да кто, кто? — опять спрашивают все, а по лицу Джинни заметно, что она перебирает в уме имена не самых красивых гостей.
Я торжественно говорю:
— Люси.
Та самая Люси, которая была девушкой Энди в старших классах и на первом курсе. Марго страшно суетилась по ее поводу и включила в список приглашенных только после того, как я дала на это «добро». Марго раз тысячу повторила: «Если тебе неприятно, я не приглашу ее», — но снова и снова начинала подробно перечислять заслуги Люси, многочисленных общих знакомых и важность их родственных уз. (Люси замужем за троюродным братом Уэбба).
Мне пришлось долго убеждать подругу, что я ничего не имею против бывшей девушки моего мужа. Наоборот, мне будет ужасно интересно посмотреть на школьную любовь Энди. К тому же эта встреча будет запланированной — я по крайней мере буду при макияже! Но на самом деле, думаю, мной руководили соображения несколько другого характера. Если мы с Люси пересекаемся на вечеринках, то это служит еще одним звеном в цепи следующих аргументов: «Бывший парень Марго занимается дизайном ее сада; бывшая девушка Энди приходит на вечеринку к его сестре. Значит, и мне можно встречаться со своим бывшим по работе».
А сейчас я откровенно веселюсь. Кому же в голову придет называть Люси уродиной? С ее-то кукольным личиком, белоснежной кожей и рыжими колечками кудрей? Она очень хорошенькая, а фигура — просто загляденье; даже трудно поверить, что такое бывает. Ее удивительные пропорции, несколько даже преувеличенно женственные, проступали даже через ее — тоже преувеличенно консервативную — одежду.
Марго и Стелла вполне разделяют мое веселье — беспечно смеются. А Джинни с матерью насторожились, почуяв, как им кажется, пикантный скандал, и обмениваются многозначительными довольными взглядами.
Я гримасничаю.
— Шучу, шучу! Она просто красотка.
Какое разочарование для некоторых из присутствующих! Джинни смешалась, но не подает виду, а Пэм делает попытку рассмеяться и натужно принимается хвалить Люси: «Ох, она чудная, правда?»
— Правда, — чистосердечно подтверждаю я.
Люси была со мной вежлива, почти застенчива. Она сказала, что ужасно рада познакомиться со мной, и я ей ответила тем же. Причем говорила чистую правду. Я решительно отказалась от мысли представить девятнадцатилетнюю Люси, льнущую к моему Энди, и сказала:
— Я столько о вас слышала хорошего.
Должно быть, Люси тоже боролась со своим воображением, потому что покраснела, улыбнулась, а затем засмеялась. Рассказывая об Энди, она безошибочно выбрала еднственно верный тон — рассказывала больше о старых добрых временах, чем собственно об их отношениях.
— Надеюсь, он выбросил эти ужасные фотографии с выпускного. У меня там такая ужасная прическа! Мне казалось, что начес — очень круто. А вы, Эллен, тоже носили гривы в стиле восьмидесятых?
— А как вы думаете? Я же из Питсбурга! У меня не только начес был, но и полосатые гетры!
Вдоволь посмеявшись над прошлым, мы с удовольствием вернулись к настоящему и обсудили пятилетнего сына Люси. Его зовут Лиам, и у него аутизм в мягкой форме, но последнее время наблюдаются признаки улучшения, и знаете, благодаря чему? Верховой езде! Мы также обсудили наш переезд в Атланту и мою работу: Марго, оказывается, рассказала не только Люси, но и многим другим общим знакомым, что я фотографировала самого Дрейка. Поболтав таким образом с полчаса, мы спокойно разошлись по своим делам, но на протяжении всего вечера я время от времени ловила на себе любопытный взгляд Люси, и мне стало ясно, что Энди ей до сих пор не совсем безразличен. Что, в свою очередь, служило причиной самых различных чувств — то вины, то благодарности.
Вот и сейчас чувства опять овладевают мной, потому что Стелла прямодушно говорит:
— Люси очень хорошенькая, но ты, Эллен, гораздо красивее!
— И гораздо умнее, — добавляет Марго, поправляя драпировку на своем бледно-желтом платье с запахом.
— Энди так повезло с тобой, — продолжает Стелла.
Я только собираюсь поблагодарить их за теплые слова — но Джинни перебивает, инстинктивно чувствуя, как испортить теплую семейную минуту:
— Ну, где эти мужчины? Уже почти три… Крейг обещал посидеть с ребенком, пока я просплюсь от шампанского!
Я осматриваюсь в поисках сумочки. По-моему, нельзя скидывать друг на друга заботу о собственном ребенке, словно какую-нибудь тяжкую трудовую повинность.
— Проверю, нет ли пропущенных звонков от Энди. — Выуживаю из сумки телефон, и в этот самый момент он звонит у меня в руках, а на дисплее загорается «Лео». В животе ухает от счастья. Надо немедленно положить телефон обратно в сумочку.
Торопливо говорю:
— Ох, простите, я на минуту — это насчет завтрашней съемки.
Все кивают, а я бегу в кухню — там уже наведена чистота, и все благодаря невидимой экономке и другим «помощникам».
