Со вздохом облегчения захожу наконец в подъезд нашего старого многоквартирного дома и складываю зонт. Дом у нас самый обыкновенный, но мне здесь нравится — скрипучий деревянный паркет в холле, медные, давно не чищеные люстры, яркий восточный ковер, от которого попахивает нафталином. Мне даже лифт нравится, хотя он крохотный, настоящий кошмар клаустрофоба, и так трясется, что того и гляди развалится. Самое главное — это наш с Энди первый дом.
Сегодня я лифта ждать не буду. Шагая через две ступеньки, представляю далекий день, когда мы с Энди приедем сюда на экскурсию с детьми — показать, где «мама и папа раньше жили». «Да, — скажем мы им, — у папы были деньги, и мы могли бы поселиться в шикарном доме в Ист-Сайде, даже со швейцаром. Но ваш папа увидел этот тихий район, понял, что у этого дома есть собственное лицо, и поэтому выбрал его. Точно так же он выбрал меня, хотя вокруг него и увивались синеглазые красавицы».
Вот, наконец, и наш четвертый этаж. Я открываю дверь и понимаю, что Энди, оказывается, опередил меня. Такого еще не бывало! Робко заглядываю в гостиную, минуя маленькую узкую кухню. Муж развалился на диване, головой на лохматой оранжевой подушке. Пиджак и галстук уже скинул (вот они, валяются на полу), воротничок голубой рубашки расстегнул. Сначала мне кажется, что он спит, но вот босая ступня подергивается в такт песне Эни ди Франко. Странно. Он слушает мой диск, а не свой любимый сборник хит-парадов или, того хуже, идиотски жизнерадостное кантри. Наверное, наугад включил. Когда я слушаю то, что мне нравится, например Эллиотта Смита и Мэриан Фейтфул, он посмеивается над словами и даже ехидно шутит: «Подсесть на иглу, что ли…» Однако, несмотря на разницу вкусов, он ни разу не потребовал не то что выключить, но даже сделать мою музыку потише. Борьба за власть в семье не для Энди. Никаких заскоков на эту тему. Спокоен, будто не житель Манхэттена, а виндсерфер какой-нибудь; как говорится, сам живи и другим не мешай.
Комната освещена мягким янтарным светом. Довольно долго я просто стою и любуюсь Энди. Мое чувство в этот момент точнее всего описывает слово «облегчение». Слава Богу, наконец-то я дома, здесь — вот она, моя настоящая жизнь. Подхожу к дивану. Энди открывает глаза, потягивается и с улыбкой говорит:
— Здравствуй, милая.
— Привет! — расплываюсь я в ответной улыбке и бросаю сумку на обшарпанный круглый стол, который мы отыскали на блошином рынке в Челси. Марго и ее мама терпеть не могут нашу мебель, равно как и прочие безделушки, громоздящиеся повсюду. На подоконнике устроилась очкастая обезьянка из кокосовых скорлупок. С компьютерного монитора свисают четки — сувенир с последнего Марди-Гра. На кухонной стойке — целая коллекция фигурных перечниц и солонок. Я, конечно, люблю порядок, но то, что Энди, но в душе мы оба хомяки. Марго в шутку называет нас семьей барахольщиков.
Энди со вздохом опускает длинные ноги с дивана. Потом выразительно смотрит на часы и говорит:
— Ты не звонишь. Не пишешь. На звонки не отвечаешь… Где ты весь день ходишь?
Тон у него вовсе не сердитый, просто немного обиженный, тем не менее, мне становится стыдно.
— Да так… Моталась по делам, — в такой-то дождь! — а телефон отключила.
«Пока ни слова лжи», — думаю я. Но на душе все равно кошки скребут, потому что у меня появился секрет от собственного мужа. Энди так мне доверяет! Может, плюнуть на клятву, данную себе днем, и рассказать ему, что на самом деле произошло сегодня? Он, наверное, рассердится и даже обидится, узнав, что я виделась с Лео. Я бы тоже рассердилась, если бы Энди согласился распивать кофе с бывшей подружкой, вместо того чтобы вежливо отшить ее по телефону. Может, у нас с Энди случилась бы первая семейная ссора на почве ревности!
С другой стороны, с чего бы Энди злиться на Лео? Особой враждебности мой муж к Лео никогда открыто не проявлял, скорее, недолюбливал его. Да и кто, интересно, не испытывает хотя бы легкой настороженности к бывшим своих супругов? Особенно когда имела место «большая любовь». Одно утешение — со временем это тревожное чувство сходит на нет. Вообще по природе своей Энди совершенно не ревнив. Если он и ревнует, то я в этом сама виновата. Когда мы с ним только начали встречаться, выдался хороший вечер, и я в порыве откровенности слишком много поведала о предыдущем романе. Главное, не надо было называть наши с Лео отношения «сногсшибательными». Последующая реакция стала для меня абсолютной неожиданностью — честно говоря, я думала, что Марго, не утерпев, подробно расскажет брату историю моего бурного романа. Энди оказался совершенно не в курсе. Он ошеломленно повернулся ко мне, и глаза его ревниво сверкнули.
— «Сногсшибательные»? — уязвлено спросил он. — Что это значит, «сногсшибательные»?
— Ну, как тебе сказать… — пробормотала я.
— В смысле секса? — продолжал допытываться он.
— Нет, — быстро сказала я. — Не только…
— То есть вы не расставались ни на секунду, ни днем, ни ночью?
— Да нет, — сказала я и покраснела.
Марго в свое время даже обиделась на меня за то, что я, как она выразилась, «кинула» ее ради своего драгоценного Лео. Она и не предполагала, что я из тех ненормальных девиц, кто всем на свете готов пожертвовать ради мужчины, даже дружбой. Да было бы ради кого! «Ради ненадежного и абсолютно бесперспективного в плане женитьбы бездельника», — безжалостно добавила она. Даже тогда я понимала, что она во многом права, но, несмотря на любовь к ней, все бросала и ехала к Лео. Никакой здравый смысл не мог меня остановить, если Лео хотел меня видеть.
— А что же тогда? — настаивал Энди. — Любовь у вас была запредельная?
Тон был саркастический, но я заметила, как он задет.
— Не в том смысле, — начала я, судорожно пытаясь подобрать какое-нибудь нейтральное значение для слова «сногсшибательный», что было заведомо невозможно. Все равно, что отыскать оттенок веселья в слове «горе» или оттенок надежды в слове «обречен».
И в конце концов я неубедительно промямлила, что, мол, не хотела сказать «сногсшибательные отношения», просто неправильно выбрала слово.
Конечно, неправильно. Разве можно выбалтывать то, что до такой степени соответствовало действительности? Наш роман и правда был сногсшибательной силы. Чувства зашкаливали с самого начала, с той первой ночи в гостиничном номере. Мы сидели на кровати лицом к лицу, держались за руки, соприкасаясь коленями, и не могли наговориться до утра.
— Поздно! — ухмыляясь, возразил Энди. — Первое слово дороже второго. Стереть невозможно, Дэмпси.
Действительно, было поздно.
К счастью, не в привычках Энди возвращаться к однажды закрытой теме. Имя Лео практически перестало всплывать в наших разговорах, но когда кто-нибудь при нас произносил слово «сногсшибательный», Энди хитро посматривал на меня или даже прохаживался по адресу моего «такого знойного, такого из себя крутого» бывшего парня.
«Не хочу сегодня никаких разборок, ни шутливых, ни серьезных», — думаю я, снимая жакет и вешая его на шаткую деревянную вешалку. Если уж на то пошло, хотела бы я знать всю правду об Энди и его бывших? Предположим, Энди случайно встретит Люси, самую постоянную свою привязанность (до меня, конечно). Сейчас она, насколько мне известно, преподает в младших классах суперэксклюзивной частной школы в Атланте. Марго рассказывала, какая она умница-разумница, на редкость цельная натура, выглядит так, что могла бы сниматься в кино вместо Сальмы Хайек — хоть сейчас в Голливуд. Как видите, я до сих пор помню это описание слово в слово.
