Он запретил мне думать о таинственном недуге, подтачивающем его организм. «Пойми, Элена, ничего страшного не происходит. Самое ужасное, что со мной еще можно сделать, — оторвать меня от этой земли. Но я не уйду. Я никуда не денусь. Я останусь здесь навсегда».
Ужинали мы, несмотря на все мои отговорки, в доме Костаса и Ифигении, где нам, как всегда, были очень рады. Чуть позже заглянула соседка с годовалым ребенком, и мне сообщили, что ее зовут Катерина, а ее сыну Манолису Нейл приходится крестным отцом.
— То есть как? — поинтересовалась я шепотом. — Ты же не православный.
— И уж точно не католик, — весело откликнулся Нейл. — Но им этого хотелось. Как я мог обидеть людей?
Самая лучшая логика на свете. Абсолютно в его духе. Поклоняйся хоть дырявому корыту, но не смей обижать людей, которые предоставили тебе стол и кров.
В его мастерской присутствовали следы каких-то серьезных перестановок.
— Я пообещал своему агенту в Лондоне, что Ронан привезет ему несколько картин. — Нейл ногой отбросил в сторону моток бечевки и обломок деревянной рейки. — Если удастся их продать, будет неплохо.
Он показал мне эти картины. На одной из них я увидела себя. Свой портрет.
Я вернусь в Москву, Ронан с полотнами кисти Нейла Бреннана вернется в Лондон, и в какой-то картинной галерее или просто на стене чьей-то гостиной появится мой портрет. Элена, Селена... Можно ли считать это формой бессмертия?
Он очень точно уловил мое состояние — состояние смятения. Я еще не вполне изжила свой страх. Страх за себя и страх за него. То, от чего он старался меня исцелить.
— Ронан узнал тебя, — сообщил Нейл, глядя на портрет. — Сказал, что видел тебя на стоянке около здания аэропорта.
— Ужасно.
— Разве? Я так не думаю.
Ночь падает на остров стремительно и бесшумно — не успеешь оглянуться, а вокруг уже черным-черно. Умолкли птицы, затаились зверушки. Фиолетовый атлас неба с белыми огнями звезд, спящая смертным сном зачарованная цитадель. Где-то здесь находится дверь в Инобытие. Дверь, которая отворяется один раз в году. Это придает крепости известное сходство с ирландским холмом-сидом, откуда в канун Самайна в мир людей проникают старые боги. И люди, что особенно важно, тоже порой проникают в мир богов. В мир без смерти и без печали, в страну вечной молодости — Тир-на-Ог.
— Ты совсем не спала? — сонно спросил Нейл, подтягивая меня поближе к себе и закутывая в одеяло.
— Спала. Может быть, час или два. Он посмотрел на небо.
— Скоро рассвет.
— Ты сам-то спал?
— Не знаю. Наверное.
Час перед рассветом подарил странные, почти пророческие видения, воспоминания, которые не могли быть моими, звуки, не похожие ни на какие другие известные мне. Тишина. Но стоит вникнуть в нее всем сердцем, как становятся слышны низкий гулкий рокот в недрах Белых гор, шуршание песка под ногами невидимых странников или дозорных. Обрывки религиозных песнопений, доносящиеся со стороны моря. Издалека... оттуда, где обитают безымянные дети глубин.
— Ты слышишь, Элена?
— Да. Это можно услышать только здесь? Потому ты и привел меня сюда?
— Не только здесь. Повсюду.
— Но раньше я никогда... Он прижал меня еще крепче.
— Ты не будешь получать удовольствия от мира до тех пор, пока море не потечет в твоих жилах, пока ты не облачишься в небеса и не увенчаешь свою голову звездами. Пока ты не станешь считать себя единственным, кому весь этот мир достанется в наследство, и даже кем-то большим, поскольку любой из живущих в этом мире людей является единственным наследником, как и ты.
От звука его голоса меня пробирала дрожь.
— Пока ты не будешь получать такое же удовольствие от Бога, какое скупцы получают от золота, а короли от власти, — ты не будешь получать удовольствие от этого мира
[60].
Когда небо поменяло цвет с фиолетового на жемчужно-голубой, в проеме Восточных ворот возникла стройная фигура. Светлые брюки, светлая рубаха, светлые волосы. Учитывая, что незадолго до этого мне послышался шум мотора подъезжающего автомобиля, навряд ли это призрак.
— Прошу прощения, — послышался негромкий голос. — Я не знал, что ты здесь, и не знал, что ты не один.
Нейл сладко потянулся и сел на циновке, приглаживая спутанные волосы.
— Дважды ложь, — пробормотал он добродушно. И взглянул на меня смеющимися глазами. — Кажется, вчера вечером Ронан опять выпил слишком много красного вина, и оно не давало ему спать. Красное вино всегда так действует на него, уж не знаю почему.
— Я иду купаться. Кто-нибудь составит мне компанию? — Ронан посмотрел на Нейла, потом на меня. — В жизни вы гораздо красивее, чем на портрете, Элена. Но будьте осторожны. Тот, кто проводит слишком много времени в обществе мистера Бреннана, рискует своим душевным здоровьем.
Втроем мы вошли в прозрачную, тихо колышущуюся под первыми лучами солнца воду, и я украдкой покосилась на Ронана, чтобы проверить, изменился ли цвет его глаз. Да, но только одного, голубого. Карий остался таким, какой был.
Потомок Маелгуна почувствовал мой взгляд. Несмело улыбнулся — гибкий, светлокожий, — поднял руки над головой, изогнулся и ушел под воду без плеска, как морской змей. Вынырнул метрах в десяти и помахал нам обеими руками.
Солнце разгоралось все ярче.
— О чем ты сейчас думаешь? — спросил меня Нейл.
— Так... Ни о чем.
Не могла же я сказать ему, что с ужасом жду того дня, когда приедет моя сестра.
17
И вот этот день настал. В субботу во второй половине дня появилась Ритка с детьми. Встречать их мне не пришлось. Они прекрасно добрались на такси. Все равно их багаж ни за что не поместился бы в крошку «пиканто».
Они прибыли в начале шестого.
— Ой, какая загорелая! — завизжала Ритка, увидев меня на террасе.
Мы поцеловались. Дети повисли на мне с обеих сторон.
— Погода хорошая? Куда ты ездишь купаться? Лиза, подожди, не дергай меня. Урания тебе помогала? Перебоев с электроэнергией не было? Алекс, отойди от бассейна... не знаю, в какой сумке твоя машина... подожди же ради бога, дай хоть руки помыть.
С первого взгляда стало ясно, что конъюнктивит Алекса никуда не делся и что это бесит Ритку не меньше, чем самого Алекса.
— Нам надо было приехать раньше, — говорила она, вытряхивая шмотки из чемодана. — Хоть сменили бы обстановку. А то уже все на нервах. С утра до вечера капли, глазные мази, и все без толку. Что понимают эти врачи.
Борьба с конъюнктивитом, во всяком случае такая, какую мне пришлось наблюдать в течение последующих двадцати четырех часов, могла обескровить кого угодно, не только несчастную мать двоих избалованных детей. Преследование Алекса, орущего благим матом и сметающего все на своем пути. Укладывание его, орущего все громче и громче, на кровать и удерживание в горизонтальном положении. Уговоры, угрозы, гнусный шантаж. Закапывание, производимое по три или даже по четыре раза, поскольку попасть ему в глаз с первого раза не было никакой возможности. И наконец, после завершения процедуры, еще час оглушительных воплей маленького тирана, кипящего от бешенства и унижения.
