Нейл отказывается от титула, хотя в целом признает мою правоту. Ведь и Финн Мак Кумал
[54] мог исцелить любого, кто принял у него из рук чашу с водой. Чашу с водой...
— Но только, я думаю, дело не в том, как тебя называют, вождем или королем... А в том, что ты из себя представляешь. Какова твоя сущность. Королей не так много, Элена. И многих истинных королей таковыми не считают. Ты можешь быть королем, а люди будут видеть монаха-аскета, или пасечника, или винодела, или воина, или странствующего проповедника, или скромного сельского учителя, или музыканта...
— ...или художника, который точно знает, что ему делать со своей жизнью.
Мы плывем, обнаженные, вдоль темного берега и смотрим на Кастель-Франко, освещенную изнутри прожекторами. Оранжевое зарево над зубчатыми стенами производит еще более зловещее впечатление, чем мысль о том, что, не будь там этих прожекторов, мы могли бы увидеть картину сражения. Вода совсем теплая. Погрузившись с головой, я чувствую на губах вкус крови и с испуганным возгласом выныриваю на поверхность. Нейл прикасается к моему плечу.
— Что такое?
— Не знаю. Когда я рядом с тобой... не знаю. Со мной происходят очень странные вещи. Может, это начало какого-то психического заболевания? То я вижу зеленое пламя в твоих глазах, как будто ты джинн. Правда, у джиннов оно красное... То чувствую кровь на губах, как, например, сейчас. Думаю о битве за Кастель-Франко и чувствую кровь. Это что, паранойя? — Он молчит, и я продолжаю: — Все это ненормально. Ненормально для меня. Я оказалась на другой планете. Как же я буду жить дальше, Нейл?
Он отзывается не сразу:
— Не думай, что я не понимаю, о чем ты говоришь. Я понимаю. Но не считаю это ненормальным. Лучше спроси себя, что тебе больше нравится: жить как сейчас или жить как раньше.
— В том-то и беда, Нейл, что, вернувшись домой, я не смогу жить ни так, как сейчас, ни так, как раньше.
Вот я и озвучила мой самый главный страх.
— Это не беда, Элена. Не называй это бедой. Это будет просто другая жизнь. Все изменяется. Не бойся.
— А ты не боишься перемен? Он засмеялся:
— В моей жизни перемены происходят так быстро, что я не успеваю. Не успеваю испугаться.
Вечером я засыпаю в его постели, уткнувшись головой ему на плечо. Окно распахнуто настежь, и до нас доносятся шелест листвы в саду, звуки кошачьей охоты, слабый стрекот цикад и размеренное дыхание моря. Никаких самолетов, набирающих высоту, ведь все аэропорты расположены на северном побережье Крита. Голова у меня больше не болит.
Богоподобные силы будд и бодхисаттв следует понимать как потенциальные возможности, кроющиеся в каждом из нас — не обретенные, но раскрытые, или, в платоническом смысле, «вернувшиеся с воспоминаниями», когда помехи неведения оказываются либо постепенно разрушенными, либо внезапно превзойденными — ведь, как сказал Вордсворт, наше рождение это просто «сон и забывание»
[55].
16
Мы расположились напротив выхода из здания аэропорта. Я в машине с опущенными стеклами — просто женщина, поджидающая кого-то из родственников, Нейл на мотоцикле справа от меня — ну и что, надо же где-то встать, здесь полно машин, все кого-то встречают. Мы не переговариваемся, даже не смотрим друг на друга. Жара за тридцать. Колонна автобусов — туроператоры встречают и провожают своих клиентов. Горластые таксисты, шустрые носильщики, обалдевшие после перелета туристы...
Это просто ад кромешный. Я делаю глоток воды и снова перевожу взгляд на изливающийся из дверей на улицу поток пассажиров с рейса Лондон — Ираклион. Чемоданы на тележках, чемоданы в руках, сумки, баулы, пакеты... Стоящие шеренгой гиды тасуют прибывающих пассажиров, отделяя своих от чужих, рисуя в тетрадках галочки напротив фамилий.
Нейл выпрямился, бросил окурок. Сердце у меня сильно забилось. Хотя, спрашивается, отчего?
К нам направлялся слегка замученный, но улыбающийся светловолосый парень лет тридцати с сумкой через плечо. Подвижное лицо, сощуренные от солнца глаза. Он подошел ближе, и я увидела, что глаза у него разного цвета — правый карий, левый голубой.
Нейл слез с мотоцикла, сделал шаг навстречу, и они обнялись. Обнялись нежно, как любовники, а потом еще и поцеловались прилюдно. Внезапно почувствовав себя брошенной и одинокой, я подняла стекла, чтобы не слышать, о чем они говорят.
Блондин прижимал Нейла к груди, со счастливой улыбкой заглядывал ему в лицо. Я готова была расплакаться. И какой черт принес его на Крит? Сидел бы у себя в Лондоне со своей ненаглядной Этайн.
Нам остались считаные дни. Скоро я буду вынуждена уехать. Или не уезжать? Снять комнату где-нибудь на южном побережье... К Ритке время от времени заглядывать на чашечку чая. Только нужно ли это Нейлу, вот в чем вопрос. Быть может, скоро для него наступят времена, когда он будет нуждаться не в женских ласках, а в присутствии старого доброго друга.
И молвил друид Катбад:
— Если сегодня кто-то из юношей возьмет в руки меч мужа, его имя воссияет ярче всех других имен в Ирландии. Однако нить его жизни будет короткой
[56].
Так этот Ронан — его друг? Или жених сестры? Самые элементарные вещи ускользали от моего понимания, оставляя только растерянность и смутное чувство утраты.
Продолжая что-то говорить, блондин привязал свою сумку к багажнику, уселся позади Нейла, обхватил его обеими руками... Всего на мгновение взгляд его разных глаз задержался на незнакомке в темных очках, сидящей с бутылкой минеральной воды за рулем серебристой «киа-пиканто», но в этом взгляде не промелькнуло ни догадки, ни подозрения... Значит, ему неизвестно о моем существовании.
Положив голову на скрещенные руки, я представляла себе их путь — на запад до Рефимно, оттуда на юг до поворота на Агиос-Василиос, через прекраснейшую зеленую долину с селениями Палиолутра и Агиос-Иоаннис, через ущелье Коцифи...
В сумке у меня зазвонил телефон.
— Ты там еще не охренела от жары? — спросила Ритка с завистью. Голос у нее был какой-то невеселый. Наверное, достали дети. — Ладно, бедная моя принцесса, поскучай еще пару недель, раньше мы не появимся.
Я изобразила разочарование.
— Вообще-то я собиралась заказывать билеты на ближайшие выходные, но у Алекса начался конъюнктивит... так что сама понимаешь.
Алекс ее младшенький.
