Его низкий тихий голос и белозубая улыбка действуют на нее гипнотически.
— Это Мэдж, — говорю я, стараясь держаться непринужденно. — Она из Спрингфилда, штат Иллинойс. Представляешь, где это?
— Нет. — Он качает головой. — Не представляю. А вы представляете, где Голлуэй, очаровательная леди?
Мэдж морщит лоб, потом признается:
— Не представляю.
— Нас намело сюда со всего света. Как будто кто-то прошелся по карте метлой. — Некоторое время он молчит, глядя на распахнутые двери церкви, словно ожидая, когда же появится Том. — Это ваш мотоцикл там, на стоянке?
— Нет, — отвечает Мэдж после некоторых колебаний. — Мы приехали на «фольксвагене», я и мой друг. Мотоцикл — это... — она поискала слово, — слишком экстремально.
Нейл кивает. Сейчас он — образец респектабельности, если не заострять внимания на прическе. Дорогие часы, блеск золота... Уж какой тут мотоцикл.
Неожиданно мне приходит в голову, что девочка наверняка считает нас супружеской парой. Мы носим обручальные кольца, которые она уже успела разглядеть. Кольцо для Нейла я купила в Рефимно всего два дня назад. Он несказанно изумился — не столько тем, что я вообще купила это кольцо, сколько тем, что мне удалось не промахнуться с размером. Мне же это отнюдь не казалось подвигом, поскольку я привыкла думать, что дипломированный архитектор, в жизни не построивший ни одного здания, должен по крайней мере уметь точно определить линейный размер.
Наконец из церкви выходит Том. Вот он, собственной персоной — черные джинсы в обтяжку, майка с надписью «Reebok», на шее на шнурке болтается цифровой фотоаппарат в серебристом корпусе. Мальчик-мечта. Смуглый, отлично сложенный, всеми порами кожи излучающий здоровье и уверенность в завтрашнем дне. Он выходит, оглядывается в поисках подруги. Видит ее в компании незнакомых людей и решительно направляется в нашу сторону. По мере приближения шаг его становится менее твердым, на лице появляется выражение типа «ни хрена себе» и «о нет, только не это» в одном флаконе.
— Нейл? — выдавливает он через силу.
И переводит взгляд на меня, чтобы еще раз убедиться в том, что глаза его не подводят. Женщина та же. Вот влип. Ну и что теперь прикажете делать? Он косится на правую руку Нейла, в которой тот держит блокнот и карандаш, — на предплечье еще осталась желтизна, сменившая черные синяки.
— Привет, Том, — вполголоса произносит Нейл, не переставая слегка улыбаться углами рта, что делает его похожим на Хитклифа в исполнении Рэйфа Файнса из фильма «Грозовой перевал». — Приятно, что ты меня узнал.
Воцарившееся вслед за этим молчание чернее грозового неба, тяжелее камня. Бедняжка Мэдж не знает, что и думать. Все так внезапно переменилось. И, недоумевающе глядя на Тома, она пытается выяснить:
— Вы знакомы?
Вместо Тома отвечает Нейл:
— Встречались один раз. И даже, как видишь, запомнили эту встречу.
Чтобы не дать ему сказать лишнего, Том поворачивается к подруге:
— Ты нашла туалет?
— Да. Элен отвела меня. Том, я не понимаю... Ты чем-то недоволен? Что-то не так?
Он примеряет голливудскую улыбку.
— Все о’кей, детка. — Берет ее за руку. — Пошли, ты же хотела посмотреть грот Артемиды. — Прощается с нами кивком и подталкивает ее к воротам. — Увидимся, Нейл.
Мэдж оборачивается на ходу, виновато улыбается:
— Спасибо, Элен... рада была познакомиться... до свидания.
Итак, они спаслись бегством. Нейл провожал их взглядом и, судя по всему, обдумывал дальнейшие шаги. Я сорвала с него очки и заглянула в глаза. Ну, точно. Они горели от предвкушения забавы.
— Курой, — процедила я с угрозой.
Он поцеловал мою руку, отобрал у меня очки, водрузил их себе на нос и весело скомандовал:
— Вперед! Ты же хотела посмотреть грот Артемиды?..
Грот Аркудия в древности служил святилищем богини Артемиды, чьим символом является медведица (по-гречески «аркуда»). При византийцах там была устроена часовня Божьей Матери Аркудио-тиссы, и православные сложили легенду о том, как Дева Мария, обосновавшись на Крите, превратила языческую богиню в медведицу. Любопытно, что в гроте действительно находится купель с водой, взявшейся неизвестно откуда, и склонившаяся над купелью фигура большой медведицы, по сути, не что иное, как сталагмит.
До грота приходится топать метров шестьсот по тропе, которую ни один здравомыслящий человек тропой не назовет. Это просто единственный путь вниз по склону горы, и существует только один способ пройти по нему, не свернув себе шею: медленно и осторожно переступать с камня на камень, смотреть исключительно под ноги и ни в коем случае не по сторонам, не думать о крутизне склона и высоте над уровнем моря, непрерывно возносить молитвы Артемиде или Деве Марии, кому как нравится.
Нейл идет впереди, я за ним. Солнце жарит вовсю, абсолютно лишенные растительности камни белеют словно кости, пролежавшие под этим солнцем несколько веков, или, лучше сказать, эонов. О нет, я не права, кое-где встречается тимьян и еще какие-то жалкие колючки серого цвета. Вон торчит одинокий куст, рядом — коза. Это уже из области фантастики. Коза апатично объедает жухлые листья.
— Не отвлекайся, милая, — говорит Нейл, заметив, что я фотографирую козу. — Смотри под ноги. Хочешь, понесу твою сумку?
Он опять без головного убора, но теперь я знаю: он может позволить себе все, что угодно, и даже не поднимаю этот вопрос. Если он утверждает, что чувствует себя хорошо, значит, он чувствует себя хорошо. Если же внутри его головы начинает звенеть звонок, сигнализирующий, что топливо на исходе, то в тот же день, добравшись до дома, он первым делом открывает холодильник, достает свою технику и пускает по венам сложный коктейль, который получается из слияния содержимого трех разноцветных ампул. Проделывает он это с завидным мастерством и хладнокровием. А если я остаюсь посмотреть, то не может удержаться от того, чтобы не разыграть передо мной еще одну сцену из жизни Старого Джанки. Легко и артистично поймать на иглу тонкую голубую вену, удовлетворенно прошептать, увидев в баллоне шприца темное облачко крови: «Есть контроль», откинуться на спинку стула и блаженно прикрыть глаза, имитируя приход. После инъекции четыре или пять дней хорошего самочувствия ему гарантированы. Дальше — как повезет.
На площадке перед гротом стоит толстая немка и фотографирует девочку лет двенадцати. Из часовни, расположенной чуть левее, выходит Мэдж. Видит нас и расплывается в улыбке. Нейл прикладывает палец к губам: тсс...
Друг за другом мы ныряем в грот. Там темно, но не слишком. С каменного свода свисают сталактиты. Пахнет влажной землей и больше ничем. Никаких следов плесени. Вполголоса Нейл рассказывает нам о рождении Артемиды и Аполлона. Его версия мифа несколько отличается от общепринятой, в ней присутствует местный колорит, поэтому я слушаю с интересом. А Мэдж, судя по всему, ни о чем таком слыхом не слыхивала, на ее гладком личике счастливое изумление паломника, впервые узревшего Иерусалим.
