Пока он говорит, я наблюдаю за ним. В отличие от меня, испытывающей во время всех этих разговоров о богах и жертвах лишь сладкий, щекочущий ужас, какой испытывает средний европеец при виде битв, погонь и расправ, происходящих на экране телевизора, Нейл явно примеряет все на себя. Не знаю, откуда взялась у меня такая уверенность. Просто в какой-то момент я поняла, что для него это не просто история.
Он лежит на боку, слегка согнув ноги в коленях. Эта соблазнительная покорность, этот продолжительный монолог, звучащий как молитва... Я чувствую себя тонущей в безднах собственного подсознания. Нет, я чувствую себя затонувшей.
— В ученом мире снова поднялся шум, но закрыть глаза на все эти факты было уже невозможно. Да и что тут ужасного, если вдуматься? Человеческие жертвоприношения в языческом мире практиковались повсеместно, и никто не считал это чем-то из ряда вон выходящим. Дело в том, что в прежние времена отдельно взятая человеческая жизнь не представляла особой ценности, будь то жизнь крестьянина или жизнь царя. Люди ощущали большую близость к богам, нежели мы сейчас, и не были до такой степени привязаны к своей физической оболочке. Они приходили в этот мир со знанием того, что материя временна, а дух вечен. Сохранить это знание для последующих поколений им помогали мистерии — то, чего мы сегодня лишены. Вот почему мы оказываемся так беспомощны в самый ответственный момент своей земной жизни. Вот почему так страшимся этого момента — момента, когда нам предстоит вернуться туда, откуда мы пришли.
— Кажется, большинство рассуждает иначе.
— Потому они и не готовы узреть своего бога, стать с ним единым целым.
— А ты готов?
Он долго молчал, прежде чем ответить:
— Еще нет. Но, когда придет время, я буду готов.
Я все еще верчу в руках нож, и, глядя на мои руки, Нейл спрашивает с усмешкой:
— Ты считаешь, все мы уже свободны от этого наследия древних времен? А откуда, по-твоему, берутся эти желания — связывать мне руки, резать меня ножом?
Отложив нож, я принимаюсь перебирать его темные волосы, густые, как у девушки.
— Резать ножом? Думаю, я не смогла бы это сделать, даже если бы жила пять тысяч лет тому назад.
— Пожелать и сделать — совершенно разные вещи, моя дорогая. Да, перерезать мне горло и собрать мою кровь в жертвенный сосуд ты, скорее всего, не смогла бы. Но ты желаешь чего-то такого, и твое желание заслуживает рассмотрения.
— Ну давай, умник, — говорю я с досадой.
— Прежде всего ты должна хорошенько уяснить, что желание это, в сущности, нормальное. Человек есть существо, приносящее жертвы.
— Что за чушь! — Меня уже трясет. — Никогда в жизни я не приносила никаких жертв.
— Вот потому ты и находишься в таком бедственном положении.
— Мое положение не так уж бедственно, если хочешь знать, — перебиваю я в бешенстве. — Получше, чем у многих.
— В таком случае почему ты страдаешь? — Пауза и затем: — Я скажу тебе. Потому что всем, что имеешь, ты обязана кому-то другому — родителям, бывшему мужу. И если сейчас ты ни в чем не нуждаешься, твоей заслуги в этом нет.
Да, чувствую, хлебну я лиха с этим парнем и его заморочками. Дернул же меня черт ответить на его ухаживания...
Исход в страну испытаний — лишь начало долгого и действительно опасного пути завоеваний и озарений инициации. Теперь следует убить дракона и преодолеть множество неожиданных препятствий — снова и снова.
Как и накануне, ночевать он поехал домой. На этот раз я не пыталась его удержать и не задавала лишних вопросов. Даже если он что-то скрывает, меня это не касается. Не замуж ведь я за него собралась. Он всего лишь мужчина на одно лето — такой, каких после него будет не счесть.
8
Десять утра, а в машине уже приходится включать кондиционер. Мы двигаемся по маршруту Рефимно — Спили — Агиа-Галини — Фест. Поворот на Превели остался далеко позади, небольшой городок Спили с его двадцатью четырьмя источниками в виде львиных голов, которые беспрестанно вращают водяную мельницу в лощине, — тоже. Дорожный указатель предупреждает об усилении ветра вблизи селения Криа-Вриси, и вскоре ветер действительно усиливается. Маленькая машинка содрогается и погромыхивает. Относительное спокойствие мне удается сохранять только благодаря тому, что дорога, по которой мы едем, считается лучшей из лучших. На карте она обозначена жирной красной линией и носит горделивое название EXPRESS ROADWAY. Согласна, дорога и впрямь ничего. Редкий случай, когда с ограждением все в порядке. Хотя, конечно, этот ветер...
Слева возвышается легендарная гора Ида, где в одной из пещер почти у самой вершины, по преданию, был рожден Зевс. Не знаю, удастся ли мне добраться до места рождения грозного олимпийца, все-таки вершина горы — Псилорит — находится на высоте 2456 метров над уровнем моря, но мне нравится думать, что в масштабах этого острова, если измерять по прямой, я сейчас не так уж далеко оттуда.
— Если повернуть направо сразу за Криа-Вриси, можно буквально через десять минут оказаться рядом с часовней Агиос-Павлос, — говорит Нейл, даже не глядя на карту. Карты ему не нужны, он излазил Крит вдоль и поперек. — Она стоит на песчаном берегу, почти у самой воды.
— В следующий раз. Или на обратном пути. Иначе мы доберемся до Феста только к полудню и будем таскаться там по самой жаре, как это было в Кноссе.
— Ты как будто исполняешь тяжкую повинность. Таскаться по жаре. Могла бы лежать на пляже.
Возражать нет смысла. К тому же голова моя занята мыслями о прочитанном накануне. Прочитанное странным образом перекликается с услышанным от одного скверного мальчишки, которого мне так нравится терзать, свято веря в то, что он этого заслуживает.
Бог есть лишь надлежащее средство, призванное пробудить спящую принцессу, душу. Жизнь есть ее сон, смерть — пробуждение. Человек, пробуждающий свою собственную душу, сам есть лишь надлежащее средство своего собственного растворения в ничто. Бог, пробуждающий человеческую душу к жизни, тем самым являет собой свою собственную смерть.
Я могла не приехать на Крит. Могла не приехать в монастырь Превели. Могла. И до сих пор оставалась бы в своем Лабиринте.
«А ты готов?» — «Еще нет, но, когда придет время, я буду готов».
Так кто же герой этой сказки — мальчик или девочка? Не меня ли неведомый демон пробовал убедить перейти по горящему мосту?
...«падение» сверхсознания в состояние бессознательности как раз и является смыслом библейского образа грехопадения. Сужение сознания, в силу чего мы видим не источник универсальной силы, а лишь феноменальные формы как отражение этой силы, низвергает сверхсознание в бессознательное и таким образом создает этот мир. Спасение состоит в возвращении к сверхсознанию и вместе с тем в растворении в нем, исчезновении мира. Это и есть великая тема космогонического цикла — мифический образ явления мира, его манифестации и последующего возвращения в неявленное состояние. Равным образом рождение, жизнь и смерть индивида можно рассматривать как погружение в бессознательное и возвращение.
