Вначале казалось, что жирондисты сильнее. Они имели джентльменские привычки, предпочитали чистое белье и невысоко ценили грязные лохмотья Марата или непристойности Эбера, который благодаря бесстыдной ругани стал любимцем подонков парижской черни. Скоро они стали враждовать с якобинцами и в результате яростных атак своих радикальных противников утратили силу, хотя какое-то время еще контролировали министерства.
«Гора (якобинцы и их союзники) теперь твердо решили добиться суда над королем. Жирондисты понимали, что Людовик в значительной степени был жертвой своего звания и обстоятельств и что республика выиграет, если проявит к нему милосердие. Но Сен-Жюст, самый большой поклонник Робеспьера, очень пылкий якобинец, сказал от имени своей партии: «Смерть тирана необходима, чтобы успокоить тех, кто боится, что однажды будет наказан за свою отвагу, и вселить ужас в тех, кто еще не отверг монархию». А сам Робеспьер дал этому требованию философское обоснование: «Если нация была вынуждена поднять восстание, она возвращается в природное состояние по отношению к ее тирану. Больше нет никакого закона, кроме безопасности народа».
Несчастного короля судили перед всем Конвентом. Его обвинили в том, что он «организовал заговор против свободы народа и покушался на безопасность страны». Другими словами, его считали виновным в том, что он не принял по-настоящему конституцию 1791 г. и не сделал все возможное для сопротивления австрийцам. Вероятно, обвинения соответствовали действительности, но мудрый государственный деятель сказал бы, что в 1792 г. наказать Людовика XVI за уклонение от его формального долга было жестокостью, которой только придали форму правосудия. Якобинцы твердо решили пролить кровь Людовика потому, что ненавидели его, и еще больше потому, что хотели унизить жирондистов. А жирондисты знали, что короля следует оправдать, но делали только слабые попытки спасти его. Якобинские крикуны и сброд, заполнивший галерею Конвента, радостными криками встретили судебное преследование короля и начинали громко вопить и выкрикивать угрозы, если кто-то начинал говорить в защиту подсудимого. И все же Людовика судили с соблюдением положенных формальностей
[171]. У него был умелый защитник – его бывший министр Малерб. Почти нет сомнений в том, что по букве закона Конвент поступил справедливо, когда единогласно вынес Людовику приговор – «виновен». Но главным вопросом было, какое наказание ему присудить. Якобинцы во весь голос требовали крови. Жирондисты отчаянно призывали к умеренности, но не могли противостоять крикам и принуждению. И 20 января 1793 г. Людовика приговорили к немедленной казни большинством всего в один голос. Исход дела решили вопли в верхних рядах зала, которые подействовали на нервы достаточному числу жирондистов.
А 21 января король был публично казнен на гильотине. Он умер отважно, а свои последние часы провел так, как достойно монарха и христианина. Своей смертью он уничтожил значительную часть того плохого мнения, которое сложилось о нем в мире за последние годы его царствования. Якобинцы открыто радовались этой трагедии. «Вашей партии пришел конец!» – сказал Дантон жирондистам. А европейским странам, врагам Франции, он послал еще более открытый вызов: «Бросим королям голову короля как залог битвы!» Марат ликовал: «Мы сожгли за собой корабли!»
Еще до этой трагедии старые европейские монархии были в бешенстве от действий Франции. Конвент открыто выступал за то, чтобы Франция принесла благословенные республиканские свободы всем другим народам.
Дантон 19 ноября 1792 г. убедил депутатов Конвента постановить, что Франция будет оказывать «братскую помощь» всем народам, которые пожелают вернуть себе свободу. Что это было, если не призыв к подданным всех королей: «Восстаньте»? И это приглашение к мятежу появилось как раз в тот момент, когда на войне монархам изменило счастье и доблестные молодые армии республики изгоняли австрийцев из Бельгии, одержав перед этим изумительную победу возле селения Жемап, недалеко от города Монс. Захват французами Антверпена заставил вступить в войну Великобританию, которая не могла стерпеть того, что этот город оказался в руках Франции, ее мощной соперницы на морях (1 февраля 1793 г.). Любящие порядок англичане и их министры и до этого были в ужасе от того направления, которое приняли и в котором продолжали развиваться события по ту сторону Ла-Манша. Испания, Голландия и все малые государства Германской империи теперь спешили последовать примеру крупных государств и своим враждебным поведением вынудили Конвент объявить им войну.
К середине марта 1793 г. Франция была в состоянии войны практически со всеми что-то значившими государствами Западной Европы. И в это время, когда республика была окружена врагами, крестьяне Вандеи тоже подняли против нее опасное восстание. А сразу за этими тревожными известиями пришло сообщение об уже совершившейся катастрофе. Французская армия, вошедшая в Бельгию, была изгнана оттуда и понесла большие потери. Немцы вернули себе Майнц, тоже оказавшийся в руках французов. Дюмурье, лучший полководец республики, оказался предателем и перешел к австрийцам. В некоторых отношениях ситуация была тяжелее, чем перед Вальми.
И снова именно Дантон оказался на высоте положения. Ни один демагог никогда не проявил такого бесстрашия перед лицом множества опасностей, как он в те дни. Его противники позволили себе несколько злобных замечаний по поводу его репутации. Он презрительно отмахнулся от их обвинений. «Что значит моя репутация? – сказал он 10 марта. – Пусть мое имя будет запятнано навсегда, лишь бы Франция была свободна!.. Мы должны огромным напряжением сил переломить ситуацию. Захватим Голландию! Возродим Республиканскую партию в Англии! Заставим Францию идти вперед и заслужим славу у будущих поколений! Совершайте свою великую судьбу! Больше никаких дебатов! Никаких ссор – и нация будет спасена!»
Для сражения в этой чрезвычайной ситуации Дантон и его собратья-якобинцы сковали себе ужасное оружие – коллективного диктатора, знаменитый Комитет общественного спасения. В нем было сначала девять, потом двенадцать членов, которым была дана почти самодержавная власть для уничтожения всех внешних и внутренних врагов республики. Марат теоретически обосновал деятельность Комитета одной фразой: «Мы должны установить деспотизм свободы, чтобы сокрушить деспотизм королей»
[172].
Формально жирондисты по-прежнему были у власти, назначали министров и вели другие дела правительства. Теперь над министрами стоял Комитет. Ему было разрешено направлять своих комиссаров во все армии, чтобы надзирать за генералами и заставлять их действовать энергично. Но главной задачей этих комиссаров было отстранять от должностей и наказывать плохих работников и предателей. Раз в неделю Комитет был должен отчитываться перед Конвентом, но его собственные совещания были секретными. Остановить его было очень трудно. «Конвент скоро сделался рабом Комитета, а министерству была оставлена лишь тень власти».
