И вот 21 июня 1791 г. Людовик XVI и королева бежали из Парижа. Мария-Антуанетта переоделась знатной русской дамой, а ее муж оделся лакеем дамы. Супруги направлялись в Лотарингию, где, как они предполагали, находился со своей армией верный им генерал и откуда они в любом случае легко могли бежать за границу. Но все это бегство было одним длинным рядом грубых ошибок. Сторонники короля настояли на том, чтобы супруги ехали как путешествующие знатные особы – в громоздкой карете и с множеством вещей, среди которых была, например, ванна королевы, и этим замедлили движение беглецов. Если бы король и королева спешили, то, несомненно, смогли бы благополучно скрыться. Но в этих обстоятельствах была поднята тревога, возле города Варенна их арестовали, держали в позорном плену в комнатах над бакалейной лавкой, а потом вернули в Париж, подвергая в пути всевозможным унижениям. Побег не удался, но этой попыткой король раскрыл свои подлинные чувства и опозорил себя перед всем миром, показав, что не солидарен со своим народом и не дружествен к нему. Когда он возвратился, столица встретила его «молчанием, полным укора». Эта тишина была зловещей, как открытая угроза. Собрание временно отстранило его от должности.
В этой ситуации Людовику XVI оставалось лишь отречься или ждать, пока его свергнут. Но депутаты Собрания очень не хотели отдать власть над Францией брату короля, графу Прованскому, реакционеру и эмигранту. А если рассуждать логически, именно он стал бы регентом при малолетнем дофине. Депутаты еще были очень далеки и от желания провозгласить Францию республикой
[156]. Умные люди понимали, что Людовик в его положении заслуживает не только упрека, но и сочувствия. Со своей стороны, король, который был в очень смиренном настроении, был готов утвердить новую конституцию. В конце концов было заключено торжественное перемирие. И 14 сентября 1791 г. Людовик XVI написал Собранию: «Я принимаю конституцию и обязуюсь поддерживать ее внутри страны, защищать ее от всех нападений извне и всеми средствами, предоставленными в мое распоряжение, добиваться ее исполнения». На этих условиях королю вернули власть. И 29 сентября, когда он закрывал Собрание, из зала в его адрес летели аплодисменты, его поздравления и добрые слова. Перед этим он произнес полную дружелюбия речь, и кто-то в зале крикнул, что она «достойна Генриха IV». Однако дальнейший ход событий показал, что этот пылкий восторг был напрасным.
Робеспьер, о котором вскоре весь мир услышал очень много, тогда заявил: «Революция окончена!» Он произнес эти слова 29 сентября 1791 г. На следующий день Учредительное собрание закончило свою работу и прекратило свое существование. Настроение у его членов было очень радостное: они сдержали клятву в зале для игры в мяч – дали Франции конституцию. Некоторые их дела достойны восхищения, в других оказалось много ошибок. Многое из того, что они создали, сразу же развалилось. У них были самые лучшие намерения, но дальнейшие события доказали правоту здраво и ясно мыслившего француза: «Лучше бы Учредительное собрание сразу отменило королевскую власть и написало республиканскую конституцию. К несчастью, это Собрание, несмотря на свое недоверие к Людовику XVI, во многих отношениях было весьма монархическим. Законодатели 1791 г. думали, что создают монархическую конституцию, а создали такую, которая не была ни монархической, ни республиканской. Она даже не была парламентской»
[157].
Итак, Учредительное собрание было распущено. Но сразу же начало работать его создание и дитя, Законодательное собрание, которое должно было дать Франции обычные законы для практического применения. Предыдущее Собрание совершило свою самую главную ошибку, когда определяло состав нового. Несмотря на многочисленные ошибки Учредительного собрания и на большое число бездарных людей в его составе, в конце его работы многие его члены уже имели большой опыт ведения государственных дел. Эти люди должны были бы управлять страной и дальше, но по неудачному предложению Робеспьера Учредительное собрание постановило, что ни один из его членов не мог быть избран в новое, Законодательное собрание. Поэтому, когда 1 октября 1791 г. новый орган собрался на заседание, он полностью состоял из неопытных людей, мало знавших о законодательном документе, который они должны были разработать. Эта ошибка была равнозначна проигранной битве в войне за свободу Франции.
Но в октябре 1791 г. казалось, что люди 1789 г. добились того, за что сражались. Обиды, которые наносил людям старый режим, исчезли. Стране была дана конституция, которая, как тогда казалось, соответствовала требованиям народа. Средний француз устал от непривычных экспериментов и политической неразберихи и желал лишь одного – вернуться к своим мирным занятиям. Большинство французов по-прежнему желали оставить Людовика XVI на троне, несмотря на его бегство в Варенн, и уж точно не хотели крови и риска большой войны с другими странами. Но в апреле началась война с другими странами, в августе король уже был беспомощным узником, а в сентябре Франция была формально объявлена республикой. Редко важнейшие события следовали одно за другим с такой быстротой.
Законодательное собрание собралось сразу же после того, как разошлось породившее его Учредительное собрание. Новый орган был громоздким и слишком большим: в нем заседали 745 человек. И как уже было сказано, это были очень неопытные люди. Во время выборов многие умеренные и солидные граждане, которые могли бы стать лидерами законодателей, устали от политической борьбы, отошли в сторону и этим способствовали избранию других, худших людей. Радикалов же обвиняли в том, что они во многих округах различными способами принуждали местных жителей избирать кандидатов с крайними взглядами. В любом случае в Законодательном собрании было немало честных патриотов, но рядом с ними заседало много мелких авантюристов, которые охотно голосовали за перемены, только чтобы привлечь к себе внимание общества.
Вскоре внутри Собрания образовалось несколько партий с ясно определенными признаками. В нем была респектабельная партия конституционалистов, которые были за новый порядок, но не желали идти дальше. Они могли бы удержать свои позиции, если бы их искренне поддержали законодатели из числа придворных короля. Роялисты были бессильны защитить себя, но были вполне способны мечтать о реванше и разрушать влияние любой партии, стоявшей за ненавистный им компромисс 1791 г. Многие депутаты приехали в Париж без какой-либо определенной программы. Это были добродушные оппортунисты, не желавшие ни во что вмешиваться. Но существовала еще более грозная группа радикалов, и они (из-за одного лишь бездействия и вежливой безучастности своих противников) вскоре стали господствовать в Законодательном собрании. Эти радикалы, грубо говоря, делились на две группы – Жиронди и Гору.
Монтаньяры (то есть горцы) были истинными ультрарадикалами, и вскоре их вожди стали господствовать над Францией. Жирондисты, получившие свое имя от департамента Жиронда, из которого приехали их самые выдающиеся вожди, были хладнокровными, умными и великодушными молодыми адвокатами, начитавшимися Плутарха и Руссо и готовыми считать, что, если что-то было хорошо для Афин, оно обязательно будет хорошо и для Франции. Они искренне стремились заменить умеренной республикой даже ту лишенную своих естественных свойств монархию, которая продолжала существовать. Некоторые члены этой партии, например Верньо, Бриссо и др., были выдающимися ораторами и имели высокие идеалы. Но один человек из тех, кто руководил жирондистами и направлял их, не мог заседать в Законодательном собрании. Речь идет о мадам Ролан, «энергичной честолюбивой женщине, отмеченной печатью гения, имевшей склонность посещать клубы и очень любившей помогать своему пожилому мужу в его делах».
