Даже прочитав всю огромную массу свидетельских показаний, невозможно понять, почему все-таки так много высших офицеров армии слепо поверили в версию о виновности Дрейфуса, даже если они не любили его лично и евреев вообще. Несомненно, что основания считать Эстергази одним из подозреваемых были с самого начала. В основных фактах, относящихся к этому делу, нет никаких сомнений, но могли быть какие-то личные обстоятельства, которые никогда не станут известны. Без сомнения, многие честные солдаты считали, что доброе имя армии поставлено под вопрос перед всем миром и что лучше ради сохранения этого имени незапятнанным оставить одного жалкого капитана томиться на Чертовом острове, чем ради чести оплота Франции опозорить этот оплот судебными процессами. Однако суд по «делу Дрейфуса», помимо оправдания невиновного человека, оказал большую услугу Франции. Он выявил беспечность, разложение, а в некоторых случаях даже продажность французских офицеров определенного типа. Эти пороки нужно было вырвать с корнем, иначе страна пришла бы к новому Седану. К чести Третьей республики, эта необходимая работа была выполнена отважно и беспощадно. Офицерский корпус армии был очищен и оздоровлен; были установлены новые, более высокие стандарты исполнения профессиональных обязанностей. И когда наступил кризис 1914 г., армия находилась в руках гораздо более честных и способных людей, чем те, кто беспринципно сделал правосудие своим инструментом в 1894 г., а потом сам давал ложные показания, защищая несправедливость в 1898–1899 гг. Возможно, без «дела Дрейфуса» не было бы победы на Марне.
Крах этой попытки поддержать несправедливость стал последним ударом для монархистов. Было ясно, что агитацию националистов финансировали орлеанисты. Какой возмутительной и искусственной была эта антисемитская агитация, доказывает тот факт, что богатые спекулянты-евреи, вероятно, давали деньги роялистам на финансирование антисемитских газет, несомненно, рассчитывая получить очень большие проценты с этих сумм, когда «король» занял бы свой трон. После 1900 г. во Франции вряд ли осталось столько откровенных роялистов, чтобы они были ощутимой опасностью для республики.
Для клерикалов результаты «дела Дрейфуса» стали еще бо́льшим бедствием. Они неразрывно связали себя с «честью армии» и теперь поплатились за это. Французский клерикализм стал таким безнадежно политическим, что попытки папы Льва XIII, весьма дальновидного и благоразумного политика, вытащить французских клерикалов из союза с монархистами, в котором они запутались, имели лишь слабый успех. В 1802 г. папа направил французским католикам послание, в котором предупреждал их, что церковь не должна быть верна какой-либо одной конкретной форме правления и что они, как хорошие граждане, должны быть лояльными по отношению к Третьей республике. Лишь часть клерикалов исполнила это наставление, по-видимому, честно. Остальные, кажется, отвергли его и следовали ему лишь настолько, чтобы не бросать открыто вызов своему святому отцу. Таким образом, когда французская католическая церковь вошла в ХХ в., слова «клерикал» и «роялист» в устах народа означали если не совсем, то почти одно и то же. А потом на духовенство обрушилась надолго задержавшаяся буря.
Эти слова написаны слишком вскоре после отделения французской католической церкви от государства. О нем еще невозможно говорить только как о прошлом и ответственно, как должен поступать историк. Вероятно, большинство американцев похвалят или осудят то, что было сделано во Франции, с 1901 по 1907 г., в зависимости от того, протестанты или католики они сами. Правда, очень многие католики с радостью признают, что надо было изменить прежнее положение, когда церковь находилась под контролем светского правительства, когда многие входившие в него политические лидеры были свободомыслящими, или не верящими в Бога социалистами, или же протестантами или евреями.
Вскоре рабочий союз французского правительства и папского престола, возникший еще в VIII в. в дни Пипина, был грубо разорван, и к началу Великой войны обида потерпевших сторон еще не вполне угасла. Однако конкретно спор между Третьей республикой и церковью произошел из-за огромного множества мелких формальностей и из-за вопросов, понятных только французам, а потому автору было бы очень трудно, углубившись в подробности, сохранить при этом ясность изложения. И ради этой ясности, и ради беспристрастия будет лучше еще раз ограничиться только обнаженными до предела фактами.
Первоначально спор начался из-за вопросов, связанных с образованием. Несмотря на некоторые враждебные действия республиканцев, контроль над обучением французской молодежи в значительной степени оставался в руках многочисленных церковных организаций. Их обвиняли в том, что они внушали своим ученикам если не промонархические, то очень недемократические взгляды. Кроме того, число членов католических религиозных орденов и конгрегаций заметно увеличивалось, несмотря на законы, очень затруднявшие (и это еще мягко сказано) для некоторых из них получение разрешения на деятельность и увеличение численности. Утверждали, что значительная часть богатства страны (в 1900 г. – больше миллиарда франков) попадала «под мертвую руку» (то есть в собственность без права передачи. – Пер.) этих орденов. Количество монахинь превысило более 75 тысяч, монахов стало более 190 тысяч. С точки зрения государства это была настоящая регулярная армия «соперничающей с ним власти». И в 1900 г. Вальдек-Руссо, премьер-министр с более чем средними способностями, крепко державший палаты в руках, заявил, что такое положение угрожает безопасности республики. Многие действия монашеских орденов в «деле Дрейфуса», несомненно, давали премьеру право на это обвинение. Поэтому в 1901 г. он предложил на утверждение проект ставшего в определенном смысле знаменитым Закона об ассоциациях. Согласно этому закону все церковные конгрегации должны были иметь разрешение на деятельность. Те из них, у которых не было такого разрешения (а его имели лишь немногие), должны были обратиться за разрешением в палаты; те, которые не подадут такую просьбу или получат на нее отказ, немедленно распускались, а их имущество правительство конфисковало и отдавало на благотворительные цели.
В 1902 г. Вальдека-Руссо сменил на посту Комб, злейший враг церкви. В молодости Комб учился на священника, но потом полностью порвал с католиками. Клерикалы, разумеется, в своих обвинениях сравнивали его с древними языческими гонителями христиан. «Клерикализм, – заявил он, – фактически стоял за каждой агитацией и интригой [во Франции] в течение последних тридцати пяти лет!» В руках такого министра Закон об ассоциациях вскоре стал грозным оружием против монахов. Лишь очень немногим орденам было разрешено существовать и дальше. Были упразднены более пятисот преподающих, молящихся и «коммерческих»
[319] орденов. В 1904 г. церкви был нанесен еще один удар: был принят закон, по которому религиозные ордены, даже разрешенные, должны были в течение десяти лет прекратить всю свою образовательную деятельность. Разумеется, клерикалы громко протестовали, называли этот закон тираническим, кричали, что он принят для того, чтобы сделать новое поколение французов богохульниками и атеистами. Но Комб продолжал идти своим путем и явно имел поддержку большинства в палатах.
