Этот социальный взрыв имел очень важные последствия. Рабочие были побеждены и на какое-то время разгромлены, но продолжали ненавидеть буржуа и крестьян (явно вставших на сторону буржуазии); эта ненависть была сильной и долгой
[253]. С нее начался болезненный раскол внутри французского народа. С другой стороны, буржуа сами были напуганы и чувствовали угрозу своему богатству. Государственные облигации в феврале продавались за 116 франков, а в апреле стоили только 50. Июньские события совершенно не помогли их цене подняться! Многие достойные торговцы и мелкие промышленники полностью разорились из-за застоя в делах.
Что, кроме зла, принесла им эта горячо желанная республика? Не лучше иметь «сильное правительство», которое хорошо обеспечивает «порядок»? Крестьяне же обнаружили, что новый режим ничего не сделал, только повысил налоги на 45 процентов, и были склонны считать (может быть, несправедливо), что проклятые «красные» собирались начать по всей стране передел фермерских земель. Они так же, как буржуа, мечтали о правительстве, которое бы этого не допустило.
Однако Собрание было избрано до этого переворота в общественном мнении. Оно продолжало быть умеренно республиканским. В результате большой работы была написана новая конституция, которая, как надеялись ее составители, не будет иметь тех пороков, которыми страдали результаты прежних смелых попыток – документы 1791 и 1795 гг. К этому времени Соединенные Штаты существовали уже достаточно долго и могли дать Франции несколько вполне понятных примеров того, как обходиться без монархии. Но, к сожалению, Собрание не перенесло во французскую конституцию многие прекрасные положения конституции американской и, увы, не увидело коренного отличия многих явлений американской жизни от тех, которые существовали во Франции. Если говорить коротко, получилось вот что. Конституция 1848 г. установила должность президента, которого полагалось выбирать на четыре года всеобщим прямым голосованием. Этот президент получил большие исполнительные полномочия, но не мог быть переизбран сразу после завершения президентского срока. Противовесом ему должно было служить однопалатное Законодательное собрание из 750 человек; его члены тоже избирались всеобщим голосованием. Способов мирного улаживания разногласий между президентом и Собранием даже по самой мягкой оценке было очень мало, и они были несовершенны. Было предложено, чтобы Собрание выбирало президента, но Ламартин, златоуст того времени, историк жирондистов и сам такой же утопист, как они, ответил на это предложение великолепным восклицанием: «Пусть говорят Бог и нация: надо же что-то оставить на волю Провидения!» В итоге «Богу и нации» было позволено выбрать Наполеона Маленького.
Проницательный французский историк (Сеньобос) говорит об этом так: «Американский механизм был перенесен из федеральной системы управления, в которой не было армии и класса чиновников, в централизованную систему управления, где были армия, которой невозможно сопротивляться, и корпус государственных чиновников, привыкших управлять людьми». Неудивительно, что жизнь Второй республики была короткой и несчастной!
Франция мучилась перед президентскими выборами. Внезапно на сцене появился человек, которому было суждено двадцать пять лет находиться в центре европейской политики, а потом исчезнуть, приведя страну к великой катастрофе.
Луи-Наполеон Бонапарт родился в 1808 г.; он был сыном Луи Бонапарта, того брата Наполеона I, который с 1806 по 1810 г. был королем Голландии. После 1814 г. он, как и остальные члены семьи Бонапарт, менял один вид изгнания на другой. Его ветвь семьи имела немалое собственное состояние, и Луи-Наполеон часть времени рос в Швейцарии, а часть в Южной Германии. Говорят, что именно там он приобрел легкий немецкий акцент, от которого никогда не смог полностью избавиться. Его честолюбивая мать постоянно убеждала его, что он обладает наследством, дающим огромные возможности. «С твоим именем, – говорила она, – ты всегда будешь что-то стоить или в нашем европейском Старом Свете, или в Новом».
В 1832 г. в Австрии умер герцог Рейхштадтский, сын Наполеона I и Марии-Луизы, которого бонапартисты называли Наполеоном II. Смерть этого несчастного юноши, которого прозвали Орленком, сделала Луи-Наполеона главным претендентом на наследство Бонапартов. С этих пор он начал относиться к себе очень серьезно, подбирать концы ослабших нитей бонапартистских заговоров и пропагандировать новую империю как лекарство для Франции от ее политических болезней. Он казался безнадежным мечтателем, и сторонники Июльской монархии считали его совершенно безопасным для них, пока в 1836 г. он вдруг не появился в Страсбурге и не предпринял отчаянную попытку переманить на свою сторону гарнизон этого города. Его арестовали, посадили на корабль, отплывавший в Америку, и в апреле 1837 г. высадили в Нью-Йорке. Но в августе того же года он на другом корабле вернулся в Европу и поселился в Швейцарии, а позже долго жил в Лондоне. В это время режим Луи-Филиппа уже опротивел французам. Благодаря этому недовольству претензии наследника Бонапартов на престол не были попросту осмеяны и забыты, и он нашел себе некоторое количество пылких друзей. Постаревший герцог Веллингтон, сам большой мастер обмана, писал о Луи-Наполеоне: «Вы, конечно, не поверили бы, скажи я, что этот молодой человек не заявлял, что собирается стать императором французов!» Его главные мысли были о том, что он сделает, «когда взойдет на трон». В 1839 г. он, чтобы оправдать свои надежды и пропагандистские старания, опубликовал книгу «Наполеоновские идеи». Содержание книги было «причудливой смесью бонапартизма, социализма и пацифизма». А образ Наполеона I в ней был нелогичным почти до смешного: Наполеон был изображен защитником, которому народ Франции поручил оберегать свою свободу от реакционеров.
В 1840 г. Луи-Наполеон снова попытался захватить трон. На этот раз он устроил маленькую «флибустьерскую» экспедицию через Ла-Манш в Булонь. Она закончилась провалом, еще более унизительным, чем страсбургский. Предводитель мятежников был заключен под арест в крепость Гам, но в 1846 г. бежал оттуда способом немного похожим на выдумки авторов дешевых романов, и вернулся в Лондон. Там он прожил еще два года, по-прежнему сохраняя самообладание и предаваясь мечтам и грезам. «Удача два раза отвернулась от меня, но все равно я уверен, что осуществлю то, для чего предназначен судьбой; я жду», – говорил он. В 1848 г. он перестал ждать и начал действовать.
После падения Июльской монархии он сразу вернулся во Францию. Благодаря проснувшимся бонапартистским воспоминаниям французов он добился избрания в новое Законодательное собрание, но не сразу занял свое место в нем. Претендент на императорский престол понимал, что Собрание, вероятно, будет делать ошибки, и не хотел, чтобы его в них упрекали. Поэтому он не участвовал в событиях знаменитых Июньских дней. Свое место он занял в сентябре. И когда в октябре был предложен проект закона, который лишил бы депутата Бонапарта возможности стать кандидатом в президенты, этот депутат произнес такую плохую речь в свою защиту, что Туре
[254], инициатор этого враждебного Луи-Наполеону проекта, презрительно отозвал свое предложение, решив, что такая предосторожность совершенно не нужна. Однако чуть больше чем через два месяца «претендент», на которого хитрые политики смотрели почти как на дурака и мечтателя, внезапно стал самым грозным кандидатом в президенты.
