Бои происходили только в Париже. Об их подробностях можно не рассказывать: это было всего лишь самовоспламенение горючего материала.
Когда были изданы противоречившие конституции указы, редакторы либеральных газет опубликовали в ответ свои протесты.
«Правительство нарушило закон, – писали они. – Мы больше не обязаны повиноваться ему. …Мы будем сопротивляться [правительству]. И пусть Франция решает, как далеко пойдет это сопротивление». Сами редакторы, конечно, физически ничего не могли сделать, но так же, как в 1789 г., парижская чернь пришла им на помощь и стала их войском. Партия триколора восстала. Ее вождь Кавеньяк, сын члена Конвента, явно желал установить в стране республику; у многих из тех, кто пошел за ним, не было четкой программы, но «их объединяла ненависть к Бурбонам и любовь к трехцветному знамени». Вначале всего лишь от 8 до 10 тысяч человек выступили с оружием в руках против правительства, но условия Парижа благоприятствовали им
[223]. Многие районы столицы были лабиринтами узких переулков, вдоль которых стояли высокие старинные дома. Несколько камней из мостовой, перевернутая телега или несколько стульев, брошенных посреди улицы ножками наружу, становились грозной баррикадой. Пулеметов и шрапнели тогда еще не существовало. Солдаты, прокладывая себе путь по улицам, могли применять почти только одни мушкеты. А улицы были разрезаны на части баррикадами, и восставшие стреляли по солдатам с флангов из каждого окна. Маршал Мармон, командовавший королевскими войсками, был очень непопулярен в Париже. Это он управлял Парижем в 1814 г., когда город был сдан союзникам. Сейчас у него было всего 14 тысяч солдат. Они не были ни трусами, ни мятежниками, но не настолько любили Бурбонов, чтобы сражаться, не щадя себя, ради них. К тому же они не желали стрелять в свой любимый трехцветный флаг, который везде подняли восставшие. В результате, пока Карл Х, довольный собой, играл в карты в своем пригородном дворце, он лишился столицы и трона.
Незаконные указы появились 26 июля 1830 г. А 27 июля во всем Париже уже поднимались баррикады, словно вырастая из-под земли по взмаху волшебной палочки.
И 28 июля восставшие уже занимали ратушу и собор Нотр-Дам и кричали «Долой Бурбонов!». Солдаты Мармона были изгнаны из восточной части столицы и укрывались возле Лувра. А 20-го числа восставшие уже наступали, и их Исполнительный комитет, заседавший в ратуше, уже организовал снова Национальную гвардию, чтобы защитить жизнь и имущество горожан, и назначил ее командующим старого вождя Лафайета. Карл Х наконец испугался настолько, что отправил в отставку Полиньяка и объявил об отмене губительных указов. Когда его посланцы добрались до ратуши, их там не приняли и ответили: «Слишком поздно. Трон Карла Х уже уплыл от него по крови».
Как только республиканские повстанцы заставили войска Мармона отступить и крадучись вернуться в свое убежище, начали действовать либеральные роялисты. Они завладели помещением палаты депутатов и объявили, что являются законной властью. У них был для престола кандидат, способный стать строго конституционным королем, – Луи-Филипп, герцог Орлеанский, о котором будет подробнее рассказано потом. Была вывешена написанная умелым Тьером прокламация, в которой всех французов убеждали согласиться на эту компромиссную кандидатуру. «Он ждет нашего зова. Позовем же его, и он примет Хартию, как мы всегда желали. Он получит свою корону из рук французского народа», – писал Тьер.
Герцог Орлеанский въехал в королевский дворец, но пока называл себя только «генерал-лейтенантом королевства». Именно тогда он произнес свое знаменитое обещание: «Отныне Хартия станет реальностью».
Кавеньяк и его республиканский комитет по-прежнему удерживали ратушу. Они хотели не лучшего короля, а вообще никакого короля. Но было ясно, что они представляют лишь очень малую часть народа. Луи-Филипп подъехал верхом к их оплоту, хвалил их, льстил им, обнял Лафайета и вместе с ним вышел на балкон ратуши, задрапировавшись в трехцветное знамя. Народ встретил его аплодисментами (это было 31 июля). Республиканцам поневоле пришлось уступить, сохраняя хорошую мину при плохой игре. Кавеньяк честно сказал: «Вы напрасно благодарите нас [за отступление]. Мы уступили только потому, что не готовы сопротивляться».
Остальная Франция радостно согласилась с решением столицы. Карл Х безуспешно попытался отречься в пользу своего внука, но палата вовремя провозгласила Луи-Филиппа королем Франции (7 августа 1830 г.). Бывший монарх, усталый и свергнутый, уехал в Англию и провел остаток своей жизни в изгнании; умер он в австрийском городе Гориц, в 1836 г. Ни один король не был настолько творцом своих собственных бед, как он
[224].
Итак, у французского народа теперь были новое правительство и новая династия. Луи-Филипп, «король баррикад», готовился сменить правление ультра на правление буржуа.
Глава 20. «Король-гражданин» и правление буржуазии
Начало жизни Луи-Филиппа. Новая Национальная гвардия. Оппозиционные силы. Тьер. Бездействие правительства. Оппозиционное правительство. Мусульманский Алжир. Сопротивление Абд-эль-Кадира. Начинаются требования провести реформы. Призывы радикалов провозгласить республику. Салоны. Королевский двор. Общественная жизнь. Тайные общества. Организации трудящихся. Внешний вид Парижа
Июльская революция 1830 г. наделала много шума в Европе, и она беспокойно заворочалась. Казалось, что Франция возвращается на прежний путь и снова будет создавать неприятности всему миру. Когда новость о появлении в Париже нового короля была еще почти свежей, стало известно о восстании в Брюсселе. Там бельгийцы объявили о своей независимости, положив конец собственному неудобному союзу с Голландией. В ноябре началось восстание в Польше против русской власти, и до конца года произошли волнения во многих малых немецких государствах, где население добивалось конституций от своих правителей, а те не желали выполнять это требование. В начале 1831 г. произошли новые восстания сторонников либерализма в нескольких из маленьких итальянских княжеств, жители которых безуспешно пытались добиться для себя более умелого правительства и менее тиранической власти. Во всех этих возмущениях, угрожавших полностью разрушить хорошо налаженную систему, созданную в Вене в 1815 г., самодержцы Австрии, России и Пруссии и их английская родня по духу – партия тори были склонны обвинять Луи-Филиппа. Что сделает Франция? Потеряет голову, быстро опустится до нового якобинства и станет поощрять всевозможную беспокойную пропаганду в других странах? Немецкие, австрийские и русские войска вполне могли по указанию Меттерниха снова вторгнуться во Францию и вернуть Бурбонов на престол в профилактических целях, чтобы не допустить новой вспышки революционной ереси.
