Евгения Сергеевна входила в кабинет главного врача без стука и спроса. Плюхалась на стул, всплескивала руками и говорила свое обычное:
– Ну, мать его так-растак тридцать три раза! Ну разве ж с такими … можно работать?
Затем она четко и внятно излагала суть живонасущных проблем. Бесцеремонность сочеталась у Евгении Сергеевны с трогательной деликатностью. Если она видела, что Данилов двинулся в неверном направлении, она не говорила: «вы неправы», а намекала на то, что надо бы поискать другое решение. Намекала в своей неповторимой манере:
– Боюсь я, что Поленька повесится. Она у нас такая впечатлительная…
Поленькой Евгения Сергеевна называла заместительницу по экономическим вопросам Полину Яковлевну Бобрик, которую Данилов про себя прозвал Русалкой. Полина Яковлевна была высокой томной зеленоглазой блондинкой с фигурой, которая могла бы вызвать зависть у любой кинозвезды. Еще большую зависть вызывал метаболизм Полины Яковлевны. Осиную талию она сохраняла без каких-либо ограничений в еде. Полина Яковлевна обожала сладкое и поглощала его в неимоверных количествах, говоря, что глюкоза – это горючее для мозгов. На столе у нее всегда стояли коробки с пирожными и шоколадными конфетами. Евгения Сергеевна, с великим трудом удерживавшая свой вес в пределах семидесяти пяти килограмм, говорила, что за Поленькин метаболизм она готова отдать три года жизни. Полина Яковлевна была перфекционисткой, что Данилову очень нравилось, и очень трепетно относилась к своему авторитету, что иногда создавало сложности. В случае возникновения каких-либо разногласий Полине Яковлевне нельзя было приказывать. От этого она сразу же начинала плакать и жалеть себя вслух – отдаю все силы работе, из-за нее, проклятой, семьей так и не обзавелась, а меня не ценят и не уважают и т. д.
Полина Яковлевна обычно приходила к Данилову около полудня вместе с заместителем главного врача по хозяйственному обеспечению Алексеем Анатольевичем Буденко, пятидесятилетним асом-хозяйственником, толстым, краснолицым и громогласным. Между ними и Евгенией Сергеевной к Данилову приходил Штирлиц – заместитель по медицинской части Михаил Маратович Исаев, отставной майор медицинской службы. Штирлиц работал замом с первых российских дней Крыма, пересидел трех главных врачей и, насколько мог догадываться Данилов, таил обиду на то, что не стал четвертым. Обида иногда проскальзывала в словах и выражении лица. Но в целом Михаил Маратович вел себя правильно, работал на совесть и вроде как не интриговал, хотя черт его знает – может, интриговал очень искусно. На всякий случай Данилов держал с ним ухо востро – не откровенничал, как, например, с Евгенией Сергеевной, и вообще старался не говорить лишнего, общаясь только по делу.
В штатном расписании значился еще и заместитель главного врача по работе со средним медицинским персоналом, но ввиду его отсутствия средним персоналом занималась Евгения Сергеевна.
Около часа Данилов обедал. Своей столовой на станции не было, поэтому он ходил в одно из трех расположенных неподалеку кафе. Ассортимент повсюду был практически одинаковым, а вот интерьеры разными – простой столовский, морской и с претензией на роскошь. Эта разница вносила в обеденный процесс некоторое разнообразие. После обеда Данилов отправлялся на совещание в департамент (Элла Аркадьевна и ее первый зам Остап Григорьевич обожали совещания и проводили их чуть ли не через день), или принимал посетителей, или занимался текущими делами.
Дел было много. И проблем тоже хватало. На четырехсоттысячный город – всего двадцать шесть машин «скорой помощи». Этого мало, особенно с учетом того, что с мая по сентябрь население Севастополя увеличивается втрое за счет отдыхающих. А то и вчетверо. Недостаток машин – это опоздания на вызовы, недовольство населения, работа на износ, текучесть кадров. На шестьдесят процентов кадры были не местными, в основном с Севера или из Сибири. Жителей холодных краев манил солнечный Крым, но, вкусив прелестей скоропомощной работы в этом благословенном месте, они скоро понимали, что солнце и море – это еще не самое главное в жизни. Жаркое солнце не радует, если под ним приходится сутками ездить в машине. Море тоже не радует, если из него приходится доставать утопленников. Если работать по графику «сутки через трое» (а так и работало большинство сотрудников севастопольской «скорой»), то на море удается вырваться три-четыре раза в месяц. После суток еще одни сутки отсыпаешься и приходишь в себя, а следующий день остается не только для отдыха, но и для разных дел… Вроде и живешь у моря, а видишь его эпизодически. И клиентура специфическая. Отдыхающие капризны и сверхтребовательны. Считают, что раз они на отдыхе, то все должны им угождать. Местные жители за годы, проведенные в составе Украины, привыкли к тому, что всего надо добиваться с боем. Могут устроить скандал на пустом месте, просто так, по привычке. Понять их можно – настрадались люди, но работать с ними тяжело. Опять же у многих сложилось мнение о том, что с момента возвращения в Россию все сразу же изменится к лучшему. А реальность, к сожалению, не поспевает за ожиданиями. Это тоже приводит к недовольству и скандалам. Сотрудники жаловались на население больше, чем население на сотрудников. «Гуманизм – это не только высокие идеалы, но и снисходительность к ближним плюс терпение», внушал сотрудникам Данилов. Тем, кто приходил жаловаться на «скорую помощь», пытался объяснить, как тяжело работать медикам в столь сложных условиях. Меры тоже принимал, не без этого. Секретарша Катя (к наличию у него собственной секретарши Данилов все никак не мог привыкнуть) укоряла:
– Владимир Александрович, нельзя тратить столько времени на посетителей. Им только дай волю – до ночи просидят.
– Не учите ученого, – ворчливо огрызался Данилов.
С секретаршей все никак не получалось взять верного тона. Сухая деловитость напрягает, фамильярность тоже доставляет неудобства. Данилов мучился-мучился, а потом махнул рукой – будь как будет. Вышла серединка на половинку. На людях Катя держалась с Даниловым официально-деловито, а наедине переходила на свойскую манеру. Хорошо еще, что соблазнять не пыталась, была верной женой и матерью двоих детей. Катин муж работал таксистом, благодаря чему Катя была в курсе всех городских новостей. Иногда Данилов обращался к ней за справками.
Народ жаловался устно, письменно и в Сети – писали в книгу жалоб и предложений на сайте станции скорой помощи. Данилов старался вникать в каждую жалобу без исключения. Жалоба – это сигнал о недостатках, изучение жалоб помогало правильно оценивать обстановку на станции и в городе в целом. Внимание, которое он уделял жалобам, не было тайной для Эллы Аркадьевны, которая знала обо всем, что происходило в подведомственных ей учреждениях. «Собирает компромат и заодно зарабатывает популярность у населения», – думала Элла Аркадьевна. Сама она считала возню с жалобами ниже собственного достоинства.
Дела шли бесконечным потоком, но вечером, уходя с работы домой, Данилов не мог ответить самому себе на вопрос о том, что именно он сделал сегодня. Вроде бы был занят целый день, а толку – ноль. Другое дело – работа на линии. Переберешь утром в уме список тех, кому помог, и идешь домой гордый, с сознанием собственной значимости и нужности. А руководителю государственного бюджетного учреждения здравоохранения города Севастополя «Центр экстренной медицинской помощи и медицины катастроф» (так во всей официальной полноте называлась должность Данилова) гордиться нечем. Пока нечем. Очень хотелось верить, что пока.
