Ласки, поцелуи, движения, сплетения жарких объятий и все убыстряющийся ритм.
– Клаудиа… – Застыв, Лукас сдавленно застонал и содрогнулся всем телом, а стоило ей увидеть прекрасное лицо, на котором яснее ясного читалось блаженство, и она вновь полетела в небо, а вокруг взорвались тысячи звезд.
Зарывшись лицом Клаудии в шею, Лукас втянул сладкий аромат и, не желая давить на нее всем весом, перекатился на спину, уложив ее поверх себя, крепко прижав к груди.
Разумеется, женщины у него были, но никогда еще он не испытывал ничего подобного. И, даже не успев отдышаться, уже хотел продолжения.
– Лукас? – Слегка приподнявшись, она посмотрела ему в глаза. – И как? Я хорошо все делала?
Таких вопросов ему тоже никогда еще не задавали. Он смахнул прилипшие ко лбу волосы.
– Запомни, querida, когда ты обнажена и больше не можешь прятать свое роскошное тело, ты божественна. – Он нежно поцеловал ее в губы. – А еще ты самая страстная из всех женщин, что я знаю.
– Хорошо, – улыбнулась Клаудиа, поглаживая его по животу и неторопливо спускаясь ниже, туда, где он снова был готов к ее ласкам.
Действуя уже гораздо смелее, она сомкнула на нем пальцы, тщательно исследуя и изучая каждый сантиметр его естества сперва рукой, а потом и глазами. Дойдя до точки и не в силах больше сдерживаться, Лукас перехватил ее запястья и вновь уложил на спину, заведя руки ей за голову.
– Понравилось? – улыбнулась она, разглядывая его довольными глазами.
Лукас вдруг понял, что ей нравится чувствовать себя желанной. Нравится чувствовать, как он прижимает ее к кровати. Ее заводит его сила, потому что рядом с ним она чувствует себя в безопасности. Dios. Нельзя это продолжать. Ни в коем случае.
Облизнув губы, Клаудиа потерлась об него бедрами, и тогда Лукас перехватил ее запястья одной рукой, а другой погладил пышную грудь.
– Ты божественна, – выдохнул он. – Никак не могу на тебя насмотреться. – Он провел рукой по ее животу. – Не больно?
– Нет. И я хочу добавки.
Разметав на подушке темные локоны, она снова об него потерлась. На его подушке. На его кровати. Его.
Погладив темные завитки между роскошных ног, он вновь погрузил пальцы в жаркую влагу, рождая сдавленный стон. Ее стон. Его стон.
– Хочешь меня? – шепнул он, глядя ей прямо в глаза.
– Да!
– Клаудиа? – Открыв глаза, он сразу же крепко прижал к себе ворочавшуюся во сне женщину. – Проснись, прошу тебя.
На секунду отпрянув, она сразу же немного расслабилась.
– Плохой сон?
– Вроде того. Не бери в голову.
Чувствуя ее напряжение, Лукас перевернул ее на спину и заглянул в глаза:
– Не скрывай от меня ничего.
Она слегка закусила губу:
– Мне иногда снятся кошмары, полные воспоминаний.
– И все? – Кому, как не ему, знать всю силу воспоминаний, от которых при всем желании невозможно избавиться. О том, как они преследуют, не давая спать по ночам, и иссушают душу, оставляя от тебя лишь пустую оболочку.
И похоже, у нее есть свои собственные демоны.
– Я помню, ты пыталась рассказать мне о них в самолете.
– Пыталась?
Плохо. Она даже этого не помнит.
– Расскажи мне свой сон, – попросил он, по гладив ее по щеке. Но она ничего не ответила. – Клаудиа? – Она продолжала пристально вглядываться ему в глаза, словно решая, может ли доверить ему не только тело, но и прошлое. – Доверься мне.
Высвободившись из его рук, она перекатилась на бок и дотянула одеяло до самого носа. И, уставившись в потолок, все же заговорила:
– Мне было двенадцать. И это мое последнее воспоминание, связанное с Арунтией. Был один из тех влажных промозглых дней, когда мне было так плохо, что я с трудом дышала, с трудом ходила. И мама отвела меня в больницу. Наверное, вызвали для меня какого-нибудь специалиста. Я слышала все, что они говорили, но мои ноги… Я не могла встать и закрыть дверь. Я зажала уши, но она так орала, что я все равно ее слышала. Не помню, чтобы она вообще когда-нибудь так кричала. – Клаудиа невесело усмехнулась. – Ты ее видел, само воплощение холодной сдержанности, но тогда она по-настоящему разбушевалась. «Вы только на нее посмотрите! Моя красавица дочь больше не красива. Вы должны что-то сделать». И все в таком духе. Мне казалось, что это длится часами. Потом меня отнесли в машину, но она даже на меня не смотрела. И мы поехали. По пробкам. Кажется, нас преследовали. В газетах всегда обсуждали, что со мной не так и почему меня держат под замком, тогда как сестры у всех на виду. Думаю, излишняя секретность лишь подливала масла в огонь.
Даже в полумраке ночи Лукас видел, как по ее щеке катится одинокая слеза.
– Querida…
– А потом они внезапно накинулись на машину со всех сторон, колотя по окнам. Я так и ждала, когда же на меня посыплются осколки. Они пытались вломиться в машину, а мама… Она толкнула меня вниз, сказав, что я должна прятаться, чтобы никто не увидел. Кричала, что меня нельзя фотографировать. Что меня нельзя видеть. А я просто мечтала умереть, и больше мне ничего не было нужно.
Клаудиа говорила все тише и тише, и Лукасу пришлось напрягаться, чтобы разобрать слова.
– Она крикнула водителю, чтобы он ехал, и тот попытался сменить полосу. Попытался.
– Авария?
– Да. А очнулась я уже в Лондоне. Спрятанная и запертая от всего мира. Принцесса в железной маске.
– Что? – удивленно переспросил Лукас.
– Так меня звали другие дети. Но я сама виновата. У меня было целых два экземпляра, ну… знаешь, роман Дюма? Про маску, за которой спрятали лицо королевского близнеца.
Резко сев, Лукас покачал головой:
– Нет, Клаудиа. Нет.
– Да.
– Просто дети жестоки и завистливы. И большинство из них только и мечтают о твоем положении.
– Но зачем матери было все это говорить? Тоже обычная жестокость? Зачем было всем и каждому повторять, что я больше не красива? Что она больше не может на меня смотреть и прикасаться? – Отбросив простыню, Клаудиа вскочила. – Я лучше пойду.
– Нет! – Схватив ее за руку, Лукас выбрался из кровати и осторожно взял ее за подбородок. – Послушай, Клаудиа, мне кажется, твоя мать так сильно за тебя переживала, что довела себя до нервного срыва, потому что никто из докторов не мог сказать, что с тобой. Не мог тебя вылечить. Она видела, как ты страдаешь, но ничего не могла сделать. Ты хоть представляешь, что ей пришлось пережить? Вспомни, что ты чувствовала, сидя рядом с Бэйли? Тебе было больно?
Клаудиа кивнула.
– Я уверен, она не думала, что ты так воспримешь ее слова. Может, она и не самый отзывчивый в мире человек, но тогда она просто не понимала, что ее слова тебя ранят. Она не хотела сознательно причинить тебе боль.
