* * *
А Тимофееву снова не удалось выспаться! Жена разбудила.
За окном уже чуть брезжило, близился рассвет, но вставать было еще явно рано.
– Что?.. – мучительно простонал Тимофеев.
– Проснись. Пойдем посмотрим, что он делает, – прошептала Вера Сергеевна. – Я одна боюсь. Днем еще как-то ладно, а ночью… я его боюсь!
Не составило труда догадаться, о ком шла речь. Тимофеев подумал, что бояться собственного сына – это даже круче тех непоняток и жутей, которые происходили с ним на кладбище. Однако он не сомневался, что все это каким-то образом связано. Поймет каким – выпутается из паутины ужаса и семью выпутает.
Вот только как понять?! Жаль, не успел у знахаря Кузьмича спросить.
– Пойдем посмотрим, – согласился Тимофеев, вставая и вслушиваясь в скрежет и царапанье, которые доносились из коридора.
Они с женой прокрались к двери и, как только открыли ее, Тимофеев включил свет в коридоре. И родители невольно вскрикнули, увидев сына, который изо всех сил тряс дверь в кладовку и царапал ее ногтями, да так, что на покрашенном дереве оставались глубокие борозды.
– Васенька! – жалобно простонала Вера Сергеевна. – Что ты делаешь?
– Там крыса! – буркнул тот, щурясь от яркого света и злобно косясь на родителей. – Проклятая крыса!
– Какая еще крыса, ты что? – изумился Тимофеев. – Сроду у нас ни крыс, ни мышей не было.
– А жаль, – пробурчал сын, – я бы их всех…
Он осекся и продолжал с удвоенной яростью царапать дверь.
– Васенька! – всхлипнула Вера Сергеевна. – Перестань! Тебе почудилось!
– Да вы что, оглохли? – грубо фыркнул сын, падая на четвереньки и пытаясь когтями выцарапать что-то из-под двери. – Не слышите, как крыса пищит?
И Тимофеев вдруг и в самом деле расслышал слабый писк, доносившийся из-за двери: жалобный, перепуганный, умоляющий о спасении писк. Но это была никакая не крыса, это жалобный женский голос умолял: «Спаси, голубчик! Помоги!»
Слова эти прозвучали настолько отчетливо, что Тимофеев даже оглянулся на жену, изумляясь, что она ничего не слышит. А вот Васька… Васька услышал!
Ох, как злобно вспыхнули его желтые глаза! Впервые Тимофеев заметил, что у его сына не светло-карие, а совершенно желтые глаза. А зрачки не круглые, а… вертикальные… будто у кота!
– Крыса пищит! – вскрикнул сын. – Я не могу открыть! Помогите мне!
И только тут до Тимофеева дошло, что раньше дверь открывалась совершенно спокойно. Ее держит кто-то изнутри, что ли? Не тот ли, кто там так жалобно пищит и умоляет о спасении?
Крыса… А ведь словом «крыса» обозначают и предателя!
Предатель в кладовке?! Что за чушь! Да ведь там нет ничего, кроме всякого старья!
Нет, там есть еще кое-что… Там спрятана половинка портрета, которая ночью подсказала Тимофееву отправиться на кладбище и поговорить с предком!
Он оттолкнул сына и с силой дернул дверь. Та распахнулась сразу, однако Тимофеев успел схватить свернутый в трубку холст прежде, чем Васька ворвался в кладовку.
Тимофеев высоко поднял руку, сжимавшую портрет, – так, чтобы ее не достал мальчишка, который прыгал вокруг с яростью взбесившегося животного и пытался вырвать холст. Пальцы Тимофеева ощущали дрожь ужаса, которая сотрясала несчастную картину.
– Так, спокойно, – прикрикнул он, свободной рукой крутанув Ваську и схватив его за загривок. Он сам не понимал, повинуясь какому наитию поступил так, однако поступил правильно: сын мигом сник и тяжело обвис в его руке.
Такими послушными и неподвижными становятся кошки, если схватить их за загривок и стиснуть покрепче…
Тимофеев втолкнул его в кладовку:
– Пожалуйста, ищи свою крысу.
Но сын сразу вышел, буркнув:
– Мне почудилось, наверное.
Бросил злобный, мстительный взгляд на Тимофеева – и ушел в свою комнату.
– Что это было? – пролепетала жена, однако Тимофеев свободной рукой обнял ее и повел в комнату:
– Давай поспим еще немного. Ну почудилось парню, всякое бывает.
– А зачем ты тащишь с собой эту рвань? – удивилась жена, и Тимофеев брякнул первое, что пришло в голову:
– Давно хочу картину отреставрировать, да забываю. Все, спим!
Холст он положил под подушку. Вера Сергеевна взглянула дикими глазами, но не сказала ни слова, отвернулась к стенке.
Тимофеев зажмурился, пытаясь хоть что-то понять в происходящем – и точно зная, что понять ничего не сможет. И вдруг женский голос чуть слышно шепнул ему прямо в ухо:
– Зеевыеей!
– Что? – подскочил Тимофеев.
– Я молчала! – испуганно ответила жена.
Тимофеев ждал, что голос раздастся снова, но под подушкой царило полное молчание.
* * *
Васька мчался со всех лап, с тревогой поглядывая на небо, которое неудержимо светлело. Главное, разных горок вокруг было множество и которая из них Гадючья – поди знай! Одно время он даже решил, что заблудился, как вдруг резкий запах, исходивший от тропы, заставил его шерсть встать дыбом.
Васька принюхался. Пахло гладким холодным телом, которое стремительно проползло здесь. Запах был отвратительный, опасный… змеиный запах!
Васька осторожно пошел по следу – и вскоре понял, что не ошибся. Здесь буквально только что проползла змея… может быть, спешила на Гадючью горку?
Начался подъем, который становился все круче и круче. И когда Васька одолел его почти наполовину, вверху что-то зашумело, засвистело – и в небе пронесся клуб черного дыма, очертаниями напоминающий ворону.
Зря он надеялся, что опередит Ульяну! Хотя… может быть, еще не все потеряно? Марфа Ибрагимовна говорила, что на Змеиной горке нужно быть как раз на восходе солнца. А еще ни один лучик не проглянул из-за слоистых серых облаков!
Вот если бы научиться летать…
Васька взглянул на низко свисающие ветки деревьев – и вдруг его осенило. Летать он не может, зато сможет перелетать!
Залез, цепляясь коготками, до середины березового ствола, пробрался на ветку, раскачался на ней – и очутился на осине, стоящей метрах в двадцати.
«Ого! Здорово! Хорошее начало полдела откачало, вернее раскачало!» – подумал Васька и прыгнул на другую ветку. Потом на другую! И еще, еще!
Очень скоро он добрался почти до лысой горки, на вершине которой стояло только одно дерево – кривое, сухое, безлистное.
На дереве сидела черная ворона.
Ульяна!
На Васькино счастье, она внимательно смотрела в другую сторону, так что он успел затаиться в листве.
Однако не зря он спешил! Внезапно в извивах серых облаков вспыхнул яркий свет, и в небо выкатилось солнце.
