Ланс во все горло затягивает «Богемскую рапсодию»
{22}, в проулке мечется гулкое эхо.
– Ланс, заткнись, – говорит Аксель.
Он первым доходит до угла под фонарем, а немного погодя и мы туда подтягиваемся, стоим все вшестером. Проулок, свернув влево, тянется еще шагов на сорок-пятьдесят – в темноте не разглядишь, – а потом так же резко изгибается вправо, освещенный еще одной тусклой лампочкой, тоже мигающей.
– Такие мигающие фонари – дурной знак, – возвещает Ланс. – Кто «Кэндимэна»
{23} смотрел?
Вообще-то, я этот фильм видела, но все молчат, поэтому я тоже ничего не говорю. Проулок Слейд – самая обычная улочка в самом обычном городе. Кирпичные стены с обеих сторон – в два человеческих роста, за ними ничего не видно, только над головой тянется узкая мутная полоса сумеречного неба. Спиной я касаюсь Тодда; от него пахнет мокрой шерстью, теплом и мятой. При первом же удобном случае напомню ему, что он хотел меня о чем-то попросить. Может, тогда он наберется храбрости и пригласит меня на свидание. В конце концов, пора переходить к решительным действиям.
– Ворот нигде не видно, – говорит Ланс. – Одна глухая стена.
– Две глухие стены, – ехидно поправляет его Анжелика.
– Так, похоже, что этот проулок и есть РПЯ.
– А по-нормальному этого эрпэя как зовут? – спрашивает Ланс.
– Район паранормального явления, – объясняет Аксель. – Поэтому Анжелика и ощущает здесь незримое присутствие.
Анжелика просто млеет от удовольствия.
– Ланс, Ферн, Тодд, внимательно осмотрите каждый дюйм стены справа, до самого конца проулка, – продолжает Аксель. – Анжелика, Салли и я осмотрим стену слева. Ищем ИПА – аббревиатура всем понятна?
Тодд, кашлянув, говорит:
– Индикаторы паранормальной активности.
– Замечательно, – кивает Аксель, и я втайне горжусь Тоддом.
– А как они выглядят, не подскажешь? – спрашивает Ферн.
– Да как угодно – предметы, знаки, письмена, – говорит Аксель. – Они в различной форме проявляются. В принципе, здесь любая вещь может оказаться ИПА.
– Я поищу разрывы в оболочке, – заявляет Анжелика.
– В какой еще оболочке? – тут же интересуется Ферн, чего Анжелика и добивалась.
– В оболочке между мирами. Только ты не эмпат, поэтому ее не увидишь. Она заметна только тем, у кого чакры открыты и астральное зрение развито.
– Ах вот какая оболочка! – с напускным уважением говорит Ферн.
– Попробуй сознание пошире распахнуть – может, тебе даже понравится, – советует Анжелика.
Ферн закуривает очередную сигарету:
– А из широко распахнутого сознания мозг не выпадет?
В сумраке лица Анжелики не видно, но она наверняка пытается пронзить Ферн лучами смерти.
– Не пойму, ИПА это или нет, но тут какой-то вход! – выкрикивает Ланс, отойдя на несколько шагов.
Мы все подбегаем к нему. Он опускается на корточки у черной железной дверцы. Ну, не знаю, по-моему, это все-таки дверца – низенькая и очень узкая, как для недокормленных хоббитов. Только без замка, без ручки, без защелки. И надписей тоже не видно.
– ИПА часто выглядят как самые обычные предметы, – говорит Аксель.
– Нормальная дверь, – заявляет Ферн и стучит по ней костяшками пальцев. – Вполне себе ощутимая.
– Не стучи, злые силы разбудишь! – остерегает ее Анжелика и, прижав ладонь к дверце, говорит: – От нее явственно исходят эманации.
– Странно, что мы ее не сразу заметили.
– Дверца маленькая и узкая, с угла ее не разглядишь, – говорит Ферн.
– Замочной скважины нет, – вмешивается Ланс. – Наверное, заперто на засов изнутри. – Он постукивает по дверной раме, нажимает в нескольких местах.
– А зачем ты это делаешь? – спрашивает Анжелика.
– Если она на защелке, то отпирающий механизм может сработать, – поясняет он.
Дверь не открывается.
– Если я заберусь тебе на плечи, – говорит Ланс Акселю, – то смогу…
– Сломать мне хребет. – Аксель оборачивается к Ферн – ну конечно, не просить же толстожопую Салли Тиммс. – Ферн, может быть, ты…
– И не мечтай! – говорит Ферн. – Если Слейд-хаус находится вот за этой стеной, то у него обязательно есть главный вход, с какой-нибудь другой стороны. Всего-то и надо: выйти из проулка на улицу, свернуть за угол и отыскать ворота.
Такое вполне разумное предложение Лансу почему-то не нравится.
– Нет, все не так просто, иначе Слейд-хаус давным-давно нашли бы. В межпространственных туннелях-червоточинах нет ни «других сторон», ни «ворот». Именно эта дверца нам и нужна, – странным, насмешливым тоном заявляет он.
«Он нас нарочно разыгрывает», – мелькает у меня мысль, и тут происходит что-то странное: рука словно бы сама собой прижимается к двери, ладонь что-то обжигает. Я по-щенячьи взвизгиваю, отдергиваю руку, а маленькая черная дверца распахивается, будто только этого и дожидалась. И остается распахнутой.
– Зашибись! – говорит Ланс. – Нет, я не тебе, Аксель.
– А Салли-то у нас волшебница, – улыбается Тодд.
– Нет, дверь с самого начала была открытой, – заявляет Анжелика.
От испуга мне даже не хочется с ней спорить.
Выйдя из-за кустов, мы останавливаемся у большого газона перед огромным старинным особняком. По одной стене вьется багровый плющ. В просветах между облаками мерцают звезды. Сумеречное небо здесь чуть светлее, а воздух чуть теплее, чем в проулке.
– Я, конечно, не ясновидящая, – говорит Ферн, – но Слейд-хаус больше напоминает «Шоу ужасов Рокки Хоррора»
{24}, а не «оболочку между мирами».
Анжелика молчит – да и что здесь возразишь, когда перед нами студенческое общежитие, где в полном разгаре хеллоуинская вечеринка. Из дома доносятся вступительные аккорды «Novocaine for the Soul»
[3]
{25} в исполнении The Eels, на садовой скамье обжимаются Билл Клинтон и монахиня, а на парапете солнечных часов курят горилла, Смерть с косой и Злая Волшебница Запада.
