– Да, интересный случай, но если целая армия полицейских не отыскала ни Слейд-хаус, ни без вести пропавших людей, то как именно мы вшестером собираемся их найти?
– Вопрос поставлен некорректно, – говорит Аксель. – Следует спросить не «как именно», а «когда именно». – Он тычет пальцем в листок с фотографиями. – Ну, напрягите серое вещество.
Я гляжу на листок: с чернильных фотокопий на меня смотрят мужчина, женщина и подросток. Они и не подозревали, что́ с ними произойдет. Пальцы мои тянутся к нефритовой подвеске – сегодня утром пришла посылка из Нью-Йорка, от старшей сестры. Подвеска в форме символа бесконечности, я ее обожаю.
Тодд своим математическим умом сразу замечает очевидное:
– А, понятно. Бишопы пропали в последнюю субботу октября семьдесят девятого года, а девять лет спустя, в последнюю субботу октября восемьдесят восьмого года исчез Гордон Эдмондс. А через девять лет после этого… – Он вопросительно смотрит на Акселя, тот кивает. – То есть сегодня.
– Последняя суббота октября девяносто седьмого, – говорит Ланс. – Обосраться и не жить! Аксель! Сегодня ведь последняя суббота октября?!
И как это у Ланса получается искренне восхищаться и одновременно ломать комедию?
– Загадочный особняк, который появляется раз в девять лет?! Все, друганы, у меня стояк размером с Беркшир. Допивайте – и пошли отсюда.
Оранжевое сияние уличных фонарей на Вествуд-роуд размыто моросящим дождем. Автомобили движутся рывками, от одного ограничителя скорости на дороге к следующему. Мимо неторопливо проезжает машина Ассоциации скорой помощи Святого Иоанна. Ребята идут впереди, Ланс излагает свою теорию о том, что Слейд-хаус находится на краю микроскопической черной дыры. Очень хочется добавить к этому что-нибудь умное, чтобы Тодд оценил мое нестандартное мышление, вот только ничего умного не придумывается. Анжелика и Ферн затеяли спор о фильме «Когда Гарри встретил Салли»
{21} – оскорбляет он достоинство женщин или нет. Я плетусь следом за всеми. В самом конце. Мое обычное место. Заглядываю в освещенные окна с незадернутыми шторами, вижу диваны, лампы, картины. Ой, а вот в комнате, синей, как июль, сидит за фортепьяно коротко стриженная девочка в серо-голубой школьной форме. А зовут ее… ну, например, Грейс. Грейс расстроена, потому что ей не дается фортепьянный этюд, но я, ее старшая сестра, – талантливая пианистка и всегда помогаю Грейс разобрать сложные места. И никогда ей не говорю: «Вот похудеешь на пару фунтов – и все сразу изменится». На кухне мама готовит ужин – не для десятка стервозных жен менеджеров «Шелл», а для папы, Грейс, меня и Фрейи. Да, Фрейя не уехала в Нью-Йорк сразу после окончания университета, а устроилась на работу в Лондоне и каждые выходные приезжает домой. Мама готовит не блюда в стиле фьюжн, полусырые овощи или еще какую модную еду, а жареную курицу с картошкой, морковкой и подливой. Я мешаю подливу. Папа идет домой пешком от вокзала, потому что он не менеджер «Шелл», получающий 190 тысяч фунтов в год плюс акции по льготной цене, а сотрудник «Гринпис» с окладом 40 тысяч фунтов в год. Нет, лучше 60 тысяч. Грейс чувствует, что на нее смотрят, глядит в окно, на улицу, я машу ей рукой, но она задергивает шторы. Интересно, заметила она меня или нет, – никогда ведь не знаешь.
– Салли, ты как?
Ой, это Тодд – прямо рядом со мной!
– Нормально, – отвечаю я, приходя в себя. – Мне…
Все остановились, уставились на меня, выжидают.
– Ох, простите, я…
– Замечталась? – без ехидства спрашивает Ферн.
– Ага, наверное, – признаюсь я. – Нет, правда, все в порядке.
– Тогда понеслись, – говорит Ланс.
Идем дальше. Тодд идет рядом, в просторном пуховике, в карманы обе наши руки поместятся. Я телепатически прошу его: «Тодд, возьми меня за руку». Он не берет. Ну почему ко мне пристают только такие вот мерзопакостные уроды, как Ланс?! Если бы я умела шутить, была бы стройнее и привлекательнее, то знала бы, как вести себя так, чтобы еще до того, как мы доберемся до проулка Слейд, Тодд бы мне сказал: «Слушай, Салли, а давай мы с тобой возьмем китайской еды навынос и двинем ко мне на кофе?» – а я бы ему ответила: «Знаешь, а может, без китайской еды обойдемся, а?» Уступаем дорогу какой-то даме в длинном пальто и темных очках – она ведет на поводке афганскую борзую, никого не замечает.
– Ах, вы так любезны! – бормочу я, и Тодд одобрительно хмыкает, подтверждая, что он придерживается того же мнения.
Мы идем рядом, словно связанные невидимой нитью. Откуда-то слышится сопение, как при сексе, становится все громче и громче – мимо нас проносится бегун в ярком оранжево-черном костюме, будто с какой кислотной вечеринки сбежал.
– Салли, – говорит Тодд. – Ты только не подумай, что я наглею…
– Нет, что ты! – нервно отвечаю я, а у самой сердце так и колотится. – Конечно. Да. Отлично.
Он недоуменно смотрит на меня и продолжает:
– Так я же еще ничего не попросил.
«Салли Тиммс, ну ты и тупая хрюша!»
– Ну, то есть спрашивай, не стесняйся.
– Эй, вот же он! – вопит Ланс.
Момент упущен, сердце горько стонет. Тодд освещает карманным фонариком малозаметную табличку: ПРОУЛОК СЛЕЙД. Проулок темный и узкий, чуть шире детской коляски.
– У-у-у, жутковато здесь! – говорит Ланс.
– Еще бы! – замечает Ферн. – Ночь на дворе, темно, а место неприметное.
– Здесь явно ощущается… какое-то незримое присутствие, – говорит Анжелика дрожащим голосом.
«Ага, как же!» – думаю я, но на самом деле… в общем-то, понятно, что́ Анжелика имеет в виду. Узкая полоса проулка рассекает черные тени, а потом резко сворачивает влево; у поворота висит фонарь – лампочка в нем тусклая, да еще и мигает. Была б я чем-то незримым, именно здесь и обитала бы.
– Ну, кто не боится потревожить покой незримого? – тут же спрашивает Ланс.
– Был бы ты ясновидящим, не выпендривался бы, – отвечает Анжелика.
– Фред – мой родственник, поэтому я пойду первым, – заявляет Аксель. – Все готовы?
Ланс, Анжелика, Ферн, я и Тодд – именно в таком порядке – гуськом входим в проулок. Мне хорошо, Тодд позади защитит, если вдруг что. Руками в перчатках касаюсь кирпичей в стенах по обе стороны. Проулок Слейд всего фута три шириной, настоящему толстяку – покрупнее меня – здесь со встречным не разминуться.
– Холодно-то как, – бормочу я себе под нос, но Тодд слышит.
– Ага, – говорит он. – Воздух горло как ножом режет.
– Здесь клевое эхо, – заявляет Ланс. – Барлог, призываю тебя из бездны!
– Ты с призывами поосторожнее, – наставительно, как школьная училка, предупреждает его Анжелика.
