Он видел, как несколько часов назад Эрик Беннет вошел в таунхаус. Это было необычно. За те десять дней, что миссис Беннет жила здесь, у Эрика уже сложилось четкое расписание визитов: он ужинал с матерью через день. «По крайней мере, он заботливый сын, надо отдать ему должное, – подумал Джон. – Но если он невиновен, зачем ему так сильно беспокоиться о наличии “жучков” в таунхаусе? Быть может, он боится, что его мать обмолвится о чем-либо, связанном с местонахождением его отца или пропавших денег?»
За минувшую неделю Джону удалось наладить что-то вроде приятельства с Энн Беннет, не проявляя при этом навязчивости. Почту обычно привозили около девяти часов утра. Он ждал, пока подъедет почтовый грузовичок, и выходил забрать почту, и именно в это время дверь таунхауса Энн Беннет, как правило, отворялась. У Джона сложилось впечатление, что женщина высматривает почтальона. Быть может, она ждет каких-нибудь вестей от мужа?
Джон пытался вычислить распорядок дня Энн. Утром в воскресенье она ушла из дома в четверть десятого. Он проследил за ней до церкви Непорочного Зачатия, куда женщина пошла ради воскресной мессы. Несколько дней спустя она посетила местную парикмахерскую. Джон знал, что ее изгнали из числа клиенток роскошного нью-йоркского салона, и после этого парикмахер приходил к ней на дом.
Быть может, она рассчитывает начать все заново здесь, в Нью-Джерси? Джон надеялся, что это действительно так – если, конечно, она непричастна к исчезновению денег.
Он украдкой покосился влево. Он сидел за кухонным столом, который превратил в рабочий. На день Энн Беннет поднимала жалюзи, и Джон знал, что чаще всего она сидит в кресле так, чтобы не оказаться лицом к его окну. Но иногда она забывала об этом, или ей просто было все равно.
Ее сын никогда не приезжал раньше шести часов вечера. Помимо него, за эту неделю в доме появлялась только ассистентка декоратора, Лейн Хармон. Она приезжала дважды.
Джон просмотрел сведения и о ней. Лейн была дочерью покойного конгрессмена, а ее отчим был очень влиятельным газетным обозревателем. С ее стороны было бы очень глупо как-то связываться с семейством Беннетов. Может быть, даже опасно. Если Энн Беннет невольно обмолвится при ней о том, где скрывается ее муж, Лейн это не сулит ничего хорошего.
Телефон агента зазвонил. Вызывал Руди Шелл.
– Что-нибудь есть, Джон?
– Я только что видел, как в таунхаус Беннетов вошел человек, притворяющийся, будто он из фирмы по установке сигнализации. Я уверен, что он приехал, чтобы проверить дом на «жучки». Я проберусь в таунхаус в воскресенье утром, когда Энн Беннет снова уйдет в церковь.
– Как часто там бывает ее сын?
– Через день, по вечерам, приезжает поужинать, насколько мне удалось отследить.
– А кто готовит ужин? – последовал немедленный вопрос.
– Когда Эрик приезжает в Нью-Джерси, ужин доставляют из какого-нибудь хорошего ресторана. На следующий день Энн, похоже, ужинает тем, что осталось от накануне.
– А что насчет домоправительницы?
– Пока ничего. Но здесь во многих домах производит уборку клининговая фирма. Вчера они звонили ей в дверь. Меня не удивит, если Энн их наймет. Предполагаю, что она, возможно, не хочет брать постоянную экономку.
– Это очень плохо. Было бы интересно услышать то, что она может сказать экономке. – И Руди Шелл закончил разговор обычной краткой фразой: – Держите меня в курсе.
19
Шон Каннингем встревожился, узнав из утренних новостей по телевизору, что Элинор Беккет предстанет перед судом по обвинению в пособничестве Паркеру Беннету. За последние два года он много раз навещал Элинор в связи с этим делом. Познакомившись с нею, он уверился в том, что единственное ее преступление заключалось в слепом доверии к Паркеру Беннету. Обвинение означало, что ее вызовут в суд, потребуют внести залог и ей придется и дальше платить адвокату. А само судебное заседание может состояться и через год, и через два. За это время тревога и тяжесть расходов могут окончательно сломить ее – и физически, и психологически.
Шону не раз приходилось работать с пациентами, имевшими такого рода проблемы. Если каким-то чудом Элинор и оправдают, будет слишком поздно исправлять нанесенный всем этим ущерб. Она будет эмоционально опустошена и останется практически без денег.
Шон решил позвонить Элинор и спросить, может ли он навестить ее завтра после обеда.
На сегодня у него уже была намечена встреча с Рейнджером Коулом. Шон звонил Рейнджеру каждый день после похорон Джуди. Тот не отвечал ни на звонки, ни на оставленные на автоответчике сообщения. Но вчера днем он наконец перезвонил Шону и сказал:
– Извините, доктор, вы очень добры, что беспокоитесь обо мне. Мне нужно было позвонить вам раньше.
Голос его был монотонным и безжизненным.
– Я волновался за вас, Рейнджер, – прямо сообщил ему Шон. – Я знаю, каково это – потерять жену. Моя жена умерла девять лет назад. Первый год – самый худший. Но, поверьте мне, со временем вам станет легче. Вы не против, если я заеду к вам завтра, примерно в три часа дня?
– Да, конечно, если хотите, приезжайте.
Сейчас Шон посмотрел на часы. Половина десятого. Это значило, что у него есть пять часов для работы над книгой, которую он писал. Она была озаглавлена «Реакция на стресс».
Шон не приводил в книге ничьих настоящих имен. Он едва начал работу над ней, когда выяснилось, что Инвестиционный фонд Беннета был мошенничеством. Благодаря этому Шон получил более чем достаточно примеров для раздела о резких переменах в финансовом благополучии. Другой раздел был посвящен реакции на смерть близких. «Я попадаю в обе категории», – подумал Шон, глядя на стоящую на столе фотографию в рамке. Она была сделана, когда они с Ноной были в Монако. Они гуляли около дворца, проходивший мимо фотограф сделал снимок и продал его им.
«Это был один из самых прекрасных дней в жизни, – вспоминал Шон. – Яркое солнце, тепло, но не жарко. На фотографии мы стоим, держась за руки и улыбаясь». Для него этот снимок был символом их совместной жизни. «Я ужасно скучаю по Ноне, – думал он, – и временами мне приходится напоминать себе, что я должен быть благодарен за эти сорок пять чудесных лет, проведенные с ней».
Шон встал и начал беспокойно расхаживать по комнате. Его квартира находилась в Нижнем Манхэттене. Из окна была хорошо видна Статуя Свободы – зрелище, которое неизменно поднимало ему настроение. Шон знал, что сегодня у него есть веские причины для тревоги. За последние два года Рейнджер Коул и Элинор Беккер стали его близкими друзьями, и обоим сейчас предстояло пройти тяжелый путь.
Шон потянулся и вернулся к столу. Ровно в час дня он пошел на кухню и разогрел овощной суп с мясом, который экономка приготовила ему на обед. Отнес тарелку на рабочий стол и начал есть суп, думая о том, что сегодня работа над книгой идет тяжело. Он не мог сосредоточиться на примерах, которые выбрал для этой главы. Сейчас Шон чувствовал себя на все свои семьдесят лет. И было облегчением ровно в половине третьего отложить ручку и достать из шкафа пальто, шарф и перчатки. Пять минут спустя он уже быстрым шагом направлялся к подземке. Две остановки до 42-й улицы, где на пересечении с Восьмой авеню в многоквартирном доме жил Рейнджер.
