– Абсолютно невозможно! Мы в начале 1982 года с Ольгой Зайцевой съездили на Украину. В группу очень много писем приходило от инвалидов. После объявления о создании группы просто поток писем от инвалидов хлынул. Но вскоре на обысках эти письма изъяли, и по всем адресам прошелся КГБ. А с Украины пришло много новых живых и довольно трепетных писем, и мы проехались по адресам этих инвалидов, встретились с ними. Одна из проблем, которые поднимал Юрий Иванович Киселев, основатель группы, – что в Советском Союзе нет Общества инвалидов. Есть Общество слепых, есть Общество глухонемых… конечно, и они не идеальные были, в Советском Союзе особенно развернуться нельзя было общественной организации, но все-таки что-то удавалось сделать, какие-то мастерские, клубы, помощь в лечении, общение люди находили. А у инвалидов по опорно-двигательной системе никакой поддержки, кроме собеса, не было. А помощь от этого собеса была на более чем низком уровне. И мы с Ольгой в январе 1982 года проехались по адресам инвалидов и поговорили с ними о том, чтобы они попробовали создать на Украине такое общество. При этом мы каждому говорили, чтобы они ни в коем случае, во-первых, не заявляли о связи с нами, потому что мы уже на плохом счету, а во-вторых, чтобы не выражали никаких оппозиционных настроений. И тогда, может быть, получится у них создать такое общество. Но когда мы из этой поездки вернулись, Ольгу вызвали и сказали, что она ездила создавать антисоветское общество. Самое грустное, что КГБ побывал у каждого из этих инвалидов, а ведь они – беззащитные, беспомощные люди. Им сказали «подпишите», они и подписали. Якобы мы их агитировали нечто антисоветское создавать. При мне Ольга позвонила одному из них и спросила, как у него дела, и он говорит: «Неплохо, нам новые инвалидные коляски дали». А ведь тогда даже инвалидных колясок не выдавали этим людям. Точнее, выдавали от собеса нечто громоздкое и жуткое. А нормальных инвалидных колясок и в продаже-то не было. А тут им выдали новые югославские коляски. Хорошо! «А зачем вы клеветали на нас, будто мы пытались создать антисоветскую группу? Разве хоть слово было об этом?» На что инвалид сказал: «Я не могу об этом говорить». И все, больше мы им не звонили. И осуждать их нельзя. А на Ольгу завели-таки уголовное дело. Валера Фефелов – инвалид-спинальник, двое детишек… Им сказали: или уезжайте на Запад, или дело готово к передаче в суд, статья 190-я прим… И пришлось им уехать в Германию. Остался один Юра Киселев из группы.
Юрий Киселев и Валерий Фефелов. Начало 1980-х
© Мемориал
Ну, и я осталась – доделывать эти бюллетени. И вот у меня изъяли довольно много материалов Инициативной группы защиты прав инвалидов. Бюллетеней было не жалко, ну, изъяли и изъяли, они все на Западе уже были, а вот последний, незаконченный, номер забрали – это было обидно. Рукописи, которые были в единственном экземпляре…
А вообще забирали на том обыске все подряд. Все, что на пишущей машинке напечатано. Стихи Гумилева, Клюева, Ахматовой, Цветаевой… даже графа А.К. Толстого стихи в машинописном виде. Конечно, это не пошло в обвинение. И бюллетени ИГЗПИ не стали материалами дела, и бюллетени московской «Эмнести Интернешнл». А вот бюллетени СМОТа в обвинение мне вошли. Два номера забрали, но по шесть-семь экземпляров каждого.
– Это распространение.
– Да. Пошла в обвинение рукопись одна, которую я, честно говоря, просто для заработка печатала. «Определение различной власти» она называлась. Довольно безграмотная рукопись. Но они нашли в ней антисоветчину.
А еще Юра Киселев… Сейчас можно всех называть по именам, тогда это исключено было. Когда начались события в Польше, Юра Киселев написал «Воззвание к польскому народу». Очень яркий текст. И мне показал: «Вот в каком бы виде это представить? Я своим именем подписать не могу, у меня группа [инвалидов], ее уничтожат, если я подпишусь». Когда он мне это принес, у меня первая реакция была – страх, что найдут и вычислят его почерк. Он у меня это воззвание оставил. И первое, что я сделала, когда он ушел, – переписала от руки, редактируя по ходу дела, а его рукопись уничтожила (смеется). Потом он попросил отвезти Тане Трусовой. Виктор Гринев, ее муж, тогда еще на свободе был. Я показала, и мы там все вместе смотрели, думали. Виктор Гринев твердо сказал, что без подписи такой текст нельзя распространять, а подписи собирать – людей подставлять. «Надо подумать». И у себя текст оставил. А когда пришли его арестовывать, текст забрали. И мой почерк потом определили.
Так что первый пункт моего обвинения был – «Воззвание к польскому народу», это из дела Гринева ко мне перекочевало. Другой важный пункт – письмо в защиту Иосифа Терели. О том, что Иосиф Тереля арестован, я узнала, когда ко мне пришли с обыском. А незадолго до этого я встречалась с его женой Оленой, она приезжала ненадолго в Москву. И она вот-вот должна была родить. Они жили в сельской местности. Двое детишек маленьких, вот-вот должен появиться третий, и тут опять его арестовывают! И меня это взорвало. Я с накалом написала об аресте Иосифа и адресовала письмо ни больше ни меньше – Папе Римскому. И отдала для передачи на Запад.
– Передали от своего имени?
– Конечно. Письмо в защиту арестованного не могло быть анонимным. Это всегда подписывалось.
Весной 1983 года арестовали Сергея Ходоровича. Это был очень сильный удар. Осенью фонд распался из-за этой вот драматичной ситуации. Летом я от дел на какое-то время отошла, была в геологической экспедиции на Урале, пыталась там же даже в университете восстановиться. А потом вернулась в Москву, выяснила, что и с фондом такая ситуация, и арест за арестом, и Юру Шихановича арестовали, это уже ноябрь 1983 года был… И я почувствовала, что должна что-то сделать, чтобы не поддаться чувству полной безнадежности, чтобы в отчаяние не впасть. Я напечатала такой бюллетень, который назвала «Вестник правозащитного движения», симпатично его оформила, включила в него главы из «Архипелага», о правозащитном движении написала, о Фонде Солженицына, об аресте Ходоровича, стихи Ирины Ратушинской туда поместила и материал об ее заключении, ну и о последних арестах, об аресте Шихановича… В общем, приличный получился бюллетень. Распространила я его как успела, за месяц, но когда меня арестовали, у меня все-таки какое-то количество экземпляров изъяли.
В итоге «Вестник правозащитного движения», письмо папе римскому, «Определение различной власти», бюллетень СМОТа, «Воззвание к польскому народу» – вот обвинение, которое мне предъявили при аресте. И еще предъявили подпись под письмом в защиту Ивана Ковалева. Но потом это почему-то сняли. Там не моим почерком стояла подпись. Хотя я от нее не отказывалась, даже с гордостью какой-то сказала: «Да, я подписывала». Но когда получила обвинительное заключение, там уже этого пункта обвинения не было.
– И к чему вас приговорили в результате?
– А срок был вообще детский. У меня глаза на лоб полезли, когда прокурор запросил один год лагеря и четыре ссылки. Я ждала четыре, пять, шесть лет под стражей, а тут – всего год!
