Они подошли к дому. Ступеньки, ведущие на веранду, завалило свежевыпавшим снегом, и Лилиан, споткнувшись, невольно ухватилась за Тимоти. А поскольку, вопреки своим нарочито грубым манерам, он был джентльменом, то поддержал ее под руку, стараясь помочь восстановить равновесие.
Но собственное благородство явно пришлось ему не по душе, и почти сразу же он резко отпрянул от нее. В результате оба поскользнулись, съехали вниз, безуспешно хватая руками пустоту, и приземлились в глубоком сугробе у дорожки.
Он смягчил их падение, но выбраться из этого снежного пуха оказалось не так-то просто. Пытаясь подняться из ямы, образованной их телами, Тимоти не смог найти точку опоры. Снег осыпал его волосы, попал за воротник, набился в ботинки.
— Вы специально это подстроили! — воскликнул он, приведенный в ярость смешком, вырвавшимся из горла Лилиан.
Хлопая ресницами и изо всех сил стараясь сделать обиженное лицо, она пробормотала:
— Разве это возможно? Вы такой большой и сильный, а я всего лишь слабая женщина! Тимоти, вы меня переоцениваете.
Они полулежали рядом, так близко, что Лилиан ощущала на своей щеке его дыхание. Так близко, что она видела, как пристально смотрит он на ее полураскрытые губы.
Это вдруг вызвало в ней страстное желание пойти наперекор судьбе, столь щедрой на обещания и столь скупой на их исполнение. Лилиан, возможно, смогла бы простить ему угрюмость и даже рискнула бы приоткрыть перед ним уязвимую сторону своей души, которую привыкла прятать, опасаясь насмешек, если бы Эванс проявил хоть каплю нежности.
Но ее чаяния были напрасны. Вместо этого Тимоти с силой рванулся вперед и, вскочив на ноги, прорычал:
— Оставьте ваши штучки для какого-нибудь другого дурака! Со мной вы только зря теряете время!
— Ха! — воскликнула Лилиан и выплюнула попавший в рот снег. — Да я просто дразнила вас. Неужели вы оставите меня замерзать в снегу? Думаю, даже вы, не способны пасть так низко.
Разъяренный Тимоти резко выдохнул, и на миг Лилиан показалось, что ее шутливые опасения небеспочвенны, и ей суждено пролежать погребенной в сугробе до весенних оттепелей, пока хладный труп не будет обнаружен. Но рыцарь в нем все же победил. С едва скрываемым отвращением он наклонился, схватил Лилиан за руку и выдернул из сугроба с такой силой, что она пролетела по воздуху и буквально впечаталась в его широкую грудь.
Мгновения, показавшиеся ей вечностью, они оставались в таком положении — колени к коленям, грудь к груди, он — тяжело дыша, она — почти лишившись дыхания. Он был так близко, что Лилиан слышала гулкое биение его сердца под одеждой. Или это ее собственное пустилось в безумный галоп? Потому что вблизи он выглядел еще прекраснее, чем на расстоянии. У него была такая гладкая, смуглая кожа, такой изящный рисунок скул, столько внутренней силы крылось за четкой, твердой линией подбородка!
Мне понравится, если он поцелует меня, мечтательно подумала Лилиан и невольно качнулась в его сторону. Именно в этот момент он чуть было не поцеловал ее. Его рот оказался так близко, что очертания лица расплылись в глазах Лилиан. Она почти ощущала холодную твердость его губ. Отважившись, она даже подняла руку и провела ею по щеке Тимоти.
Однако он словно заметил опасность и поспешил отступить.
— Почему вас угораздило явиться на Рождество именно сюда? Почему вы не остались в Швейцарии? Где угодно, лишь бы подальше от меня!
Лилиан вздрогнула от неожиданности этой атаки.
— Что вас так раздражает во мне?
— Как будто не знаете! — Даже в темноте было заметно, как потемнели его скулы, а глаза отразили муки внутренней борьбы. — Просто обходите меня стороной, а не то получите то, о чем просите, — прорычал он и решительно зашагал через две ступеньки по лестнице, несмотря на покрывшую ее наледь.
Даже не обернувшись, чтобы посмотреть, благополучно ли она добралась до своей двери, Тимоти стремительно исчез за собственной, словно спасаясь от коварной судьбы…
На постель Лилиан упала полоска света. Часы на прикроватной тумбочке показывали шесть тридцать. Окончательно проснувшись, она отбросила одеяло, натянула халат и направилась в гостиную.
Хотя огонь в камине почти потух, под золой оставалось достаточно углей, чтобы оживить его. Она подбросила полено и, поскольку завтрак ожидался не раньше чем через час, включила кофеварку.
Через полчаса, когда Лилиан вернулась из душа, в камине плясали веселые язычки пламени, а в воздухе витал аромат кофе. Налив себе чашку, она подошла с ней к окну и отдернула штору.
— Боже, какая красота! — выдохнула Лилиан, не в силах оторвать взгляда от чудесной картины.
Ничто не напоминало о вчерашней серой хмари. За ночь облака рассеялись, и на бледном розовато-лиловом небе слабо посверкивали звезды. Ее окна выходили на восток, и Лилиан наблюдала, как по-прежнему невидимое солнце постепенно окрашивает одну за другой верхушки горного хребта, видневшиеся на горизонте.
Обхватив чашку обеими руками, она блаженно вздохнула. Именно это она и рассчитывала найти, сбегая из Европы: некий северный рай, мирный отдаленный уголок, немного даже пугающий в своем первозданном великолепии.
Внезапно она уловила краем глаза какое-то движение. Дверь, ведущая на соседнюю половину, открылась, и из дома вышел Тимоти Эванс. Из-за шторы Лилиан наблюдала, как он спустился с крыльца, наклонился и, подхватив пригоршню снега, растер ее между ладонями.
Одетый в спортивные шерстяные брюки, которые обтягивали длинные стройные ноги, и черный вязаный свитер, подчеркивавший ширину его плеч, Тимоти производил неизгладимое впечатление. Из-под свитера выглядывал воротничок белой рубашки, контрастировавший с загоревшим лицом.
Он рассеянно поправил прядь волос, упавшую на лоб, и посмотрел через плечо, словно чувствуя, что за ним наблюдают. Лилиан инстинктивно спряталась за шторой и только мгновение спустя поняла, что он смотрит не на нее, а на Стефани, которая в одной пижаме и ботинках на босу ногу выскочила из дома, что-то говоря отцу.
Лилиан не разобрала слов, но было очевидно, что, о чем бы ни шла речь, Тимоти не собирался обсуждать это на морозе. Взлетев по ступенькам, он поспешно увлек дочь обратно в дом. Наружная дверь закрылась, а затем захлопнулась и внутренняя — с грохотом, который не смогли заглушить даже толстые стены здания. Потом послышались голоса — спокойный, глубокий мужской и высокий, возмущенный девичий.
Несколькими минутами позже Тимоти снова вышел, уже в куртке, и зашагал по направлению к главному корпусу. По-видимому, расстроенный ссорой с дочерью, он шел, опустив голову и понурив плечи.
Лилиан неожиданно почувствовала жалость к этому человеку. Какими бы ни были его педагогические ошибки, а их наверняка накопилось немало, он, несомненно, любил свою дочь. В том, что Тимоти не находил к ней подходов, не было ничего удивительного. Пытаться играть роль обоих родителей трудно само по себе, а быть одиноким отцом тринадцатилетней дочери…
