Он потирает подбородок.
– Ладно. В общем, там, на ткацких фабриках… ну за которыми ты мне поручила проследить…
– Да?
– Сначала там ничего особенного не происходило, работали и работали себе люди. Ну, в общем, как обычно: шерсть, нити, рабочие, ковры… скукота.
– Ну и?
– А вот сегодня… и вчера… на двух фабриках… я видел кое-кого. Одного и того же человека. Он приезжал и на одну фабрику, и на другую.
Шара медленно разворачивает одежду.
– Кого?
Сигруд еще сильнее трет подбородок:
– Вотрова.
– Что?!
– Я понимаю.
Шара изумленно смотрит на него:
– Подожди… Воханнес Вотров лично приезжал на эти фабрики?
Сигруд, морщась, кивает:
– Да.
– Но… зачем бы ему это делать?
– Понятия не имею. Но я его видел. Лично Воханнеса Вотрова. Причем приезжал он… тайно. Хотел проникнуть с черного хода, чтоб никто не заметил. Но я заметил. И подумал еще: может, он их купить хочет, эти фабрики, ну чтобы Уиклову насолить… Но потом проверил: нет, все они по-прежнему принадлежат Уиклову, и никто не пытался их приобрести. Вот почему я опоздал.
– Ты… уверен?
– Уверен. Это Воханнес Вотров. Собственной персоной. Правда, выглядел он не очень. Как будто болел. Несчастный он был какой-то. Я еще посмотрел и подумал: похоже, при смерти человек. И даже одет был не как обычно, а как забитый монашек…
Тут Шара запутывается настолько, что даже перестает думать о переулке и его чудесах:
– Подожди, ты что же, хочешь сказать, что Воханнес Вотров заодно с реставрационистами?!
Сигруд поднимает обе руки: мол, извини, если что.
– Я же просто рассказываю, что видел. Он тайно проник на фабрику, которая принадлежит Уиклову, обделал там какие-то делишки, потом поехал на другую фабрику. И люди там, похоже, знали его. Так что это, как я понимаю, далеко не первый его визит.
– Но почему?.. Зачем рассказывать нам об этих фабриках, возбуждать наши подозрения, если он… в общем, если он там чем-то таким занимается?
Сигруд пожал плечами:
– Выглядел он очень плохо. Честно скажу: мне кажется, он очень болен.
Сказав это, он наступает на больную мозоль. Потому что Шару уже давно посещает мысль: а что, если Воханнес Вотров… не в себе? Уж больно странно себя ведет. Зачем выдавать ее? Зачем ему, когда он получил ровно то, чего хотел от сайпурского правительства, избегать с ней встреч – ведь она же теперь официальное лицо, представляющее Сайпур в Мирграде? С чего бы ему, человеку, чью жизнь изуродовало колкастанское воспитание, бормотать в пьяном сне строки из Колкаставы?
Единственный логический ответ таков: Воханнес и так был личностью противоречивой, а теперь, видимо, противоречия приобрели и вовсе клинический характер. Возможно, он настолько болен, что не отдает отчета в собственных действиях…
– Мы тут ничего не можем поделать, – наконец произносит Шара. – Мы… мы должны действовать дальше согласно плану.
– Отлично, – кивает Сигруд. – Так что ты там говорила…
Шара пытается переключиться:
– Ах да. Одежда – в нее вшиты амулеты. Медальончики, браслетики и прочие штучки с символами Колкана – прямо как наши монеты. Так что, если в этой одежде пройти через какое-то место в этом переулке, оно среагирует – прямо как на монеты.
– А это значит…
– Это значит…
Шара сворачивает одежду в тугой ком, разворачивается и кидает его за меловую линию.
Только комок не перелетает через линию.
Сигруд смигивает.
Ком серой шерсти просто исчезает в воздухе.
– Отлично, – выдыхает Шара. – По правде говоря, я не была уверена, что это сработает.
– Что?..
– Ой, извини, если что… Я надеюсь, у тебя их больше, чем два комплекта…
– Что сейчас… что произошло?
– Думаю, что я была права, – говорит Шара. – Во время Мига с этим переулком что-то произошло. Причем это глубинные изменения. На уровне реальности.
Она отряхивает руки и оборачивается к прочерченной мелом линии.
– Мы стали свидетелями «реальностных помех» – причем это первый случай со времен Великой Войны.
* * *
– После Войны, когда Божеств убили, реальность не сразу обрела внутреннее равновесие, – говорит Шара. – В одном городе, к примеру, истинным считалось одно утверждение, а в другом – прямо противоположное. А когда Божеств убили, эти земли должны были как-то примирить воззрения и прийти к общему знаменателю относительно своего истинного состояния. Это был длительный процесс, а пока он шел, имели место…
– Помехи, – кивает Сигруд.
– Ну да. Возникали участки, где базовые принципы физики не работали. Миг изменил фундаментальную природу здешней реальности.
– А как так вышло, что здесь случился разрыв реальности, и никто этого не заметил?
– Думаю, отчасти из-за того… – и Шара обводит рукой улицу, – что уж больно место подходящее.
А место типичное для Мирграда – вокруг все перекрученное, перепутанное, рябое: здания, вросшие в другие здания, улицы, оканчивающиеся колтунами лестниц.
– Ведь все видят: Мирград так и не оправился после Мига.
– А с другой стороны… – он тычет пальцем в невидимый участок земли, не зная, как толком его назвать, – этих… помех… – там что, другая реальность?
– Думаю, да, – кивает Шара. – В частности, реальность, для которой важно, какому Божеству ты поклоняешься и чьи сигилы и символы носишь.
– В таком случае, правду говорит присловье: по одежке встречают…
– Сколько у тебя комплектов?
Сигруд заглядывает в сумку:
– Три.
– Тогда, пожалуйста, дай мне самый маленький. Мы идем на ту сторону.
Шара и Сигруд натягивают одежду – каждый свой комплект: на Шаре все висит, на Сигруде еле сходится. Видок у них тот еще.
– А все-таки жаль, что ты не успел их постирать, – ворчит Шара. – Эти тряпки прямо колом стоят от засохшей крови…
– Ты уверена, что сработает? – спрашивает Сигруд.
– Да. Потому что однажды ты туда чуть не попал.
Сигруд хмурится:
– Правда?
– Да. Когда ты увидел, как исчез тот первый человек – который прыгнул с крыши. И ты сказал, что на мгновение тебе привиделся город с высокими бело-золотыми домами… И я думаю, что единственная причина, по которой ты это увидел, – тут она показывает на затянутую в серую перчатку правую руку Сигруда: – Вот это.
