Я твердил себе, что обязан сделать это до того, как выставка откроется, и это стало моей новой целью. Это был мой долг перед Гриффом и всеми, кто работал со мной и верил в меня. Успех и позитивный отклик художников на фестивале в Далвиче стали еще одной причиной наконец решиться на это. Я поверил, что, раз уже смог зайти так далеко, то смогу сделать следующий шаг и слезть с наркотиков.
* * *
Гриффу начали приходить ответы на предложения о сотрудничестве. Вместе с ROA они решили, что позволят художникам добавлять свои рисунки не только на стену клуба «Виллидж Андерграунд», но и в другие места городской панорамы.
– Думаю, стоит использовать физику реального мира, – однажды сказал мне Грифф по телефону, – и предложить художникам использовать только те поверхности, которые можно разрисовать в обычной жизни. Что думаешь?
– Я понял, о чем ты, мажор, – поддел я его. – Ты имеешь в виду, что можно рисовать только на стенах и вагонах, как если бы художники действительно работали на улице, так?
– Именно. Как будто они используют воображаемое уличное пространство.
– Звучит отлично. Интересно придумано. Физика реального мира, ага. Что думаешь, Джордж?
Джордж смотрел на меня без всякого выражения. Наша судьба была в руках Гриффа, и я не возражал. Мне нравилось работать с ним. К тому моменту я слышал и видел достаточно, чтобы понимать, на что Грифф был способен, и доверял ему. Тьери Нуар приехал на фестиваль Гриффа в Далвиче и благодаря той нашей встрече в кафе уже понимал суть проекта и был готов помочь. Он стал первым художником, который рисовал на моей панораме и подписался под рисунком. Я очень благодарен ему за это, ведь дальше возник эффект снежного кома.
– Не ограничивайся только стеной «Виллидж Андерграунда», разрисуй еще пару подворотен, как ты бы сделал на реальной улице, – сказал Грифф, зная, что Тьери открыт для предложений и не возражает против таких подсказок.
Тьери с удовольствием принялся за работу. Он разрисовал стену клуба своими классическими лицами, раскрашенными в ярко-красный цвет и обведенными черным контуром, и поместил парочку других картин на постер и на кузов грузовика под железнодорожными путями.
На фестивале в Далвиче в одном доме с Тьери останавливались и многие другие уличные художники, включая ROA, мастера RUN из Италии и Ликвена из Испании. Грифф выложил на стол работу Тьери, чтобы все могли посмотреть ее, и однажды ROA обратил на нее внимание.
Он так и не закончил работу над моим рисунком, который я дал ему тогда на Бетнал-Грин-роуд, но помнил нашу встречу и по-прежнему интересовался как самой идеей, так и тем, что сделал с ней Тьери.
Внимание, проявленное ROA, сдвинуло проект с мертвой точки, ведь остальные художники знали, что он занимается только тем, что действительно интересно. Однажды вечером он сел за стол и нарисовал птицу на железнодорожном мосту. Этот крошечный набросок как будто открыл шлюзы: вслед за ROA в игру вступили многие художники из дома в Далвиче. Ликвен, например, на другой копии посадил на облака огромного Бога. Грифф тем временем разослал десятки рисунков другим художникам со всего мира. Некоторые уже разрисовали панораму, придерживаясь оригинальной идеи, но, когда Грифф увидел великолепные работы ROA и Ликвена, он предложил другим художникам творить свободнее.
Стик поступил довольно просто: он поместил огромного желтого человечка на одну из граней Бродгейт-Тауэр, заняв ее целиком. Очень интересными оказались и работы художников RUN, Dscreet, BRK и Маларки, каждый из которых интерпретировал концепцию по-своему. Некоторые художники добавляли свои работы на один и тот же оттиск, чего я уж точно не ожидал. Это было просто невероятно. Благодаря узнаваемому стилю, который каждый из художников приносил в мои принты, работы были совершенно не похожи друг на друга. Реакция художников на мои рисунки трогала меня до глубины души. Когда все работы были закончены, Грифф начал подогревать интерес к выставке, предложив несколько работ своим клиентам и назвав это «предпродажей». Все это было для меня в новинку, и я позволил Гриффу заниматься делами, а сам стал просто надеяться на лучшее. На панораму я добавил крошечного Джорджа и теперь стал включать его портрет в каждую из своих работ, считая его своим талисманом.
Разрисованные панорамы стали возвращаться назад, и на конвертах были штемпели и марки со всего мира. Как минимум один или два раза в неделю в офисе Гриффа появлялся курьер «Федекса» с тубусом, и Грифф вызывал меня с Хай-стрит, чтобы мы вместе распечатали посылку. Я очень волновался, доставая очередную работу, когда своими глазами видел, как художник изменил мой рисунок. Мы с Джорджем фотографировались с каждым постером, чтобы запечатлеть момент.
К этому времени я уже познакомился и начал сотрудничать со многими художниками. Однажды в студии появился старый приятель Бэнкси по прозвищу Роуди, он превратил поезд на моей панораме в крокодила, а затем нарисовал отдельный ночной пейзаж, детально проработанный и раскрашенный в яркие цвета. Результат меня просто ошеломил.
– Я говорил Гриффу, что хочу, чтобы кто-нибудь наконец набрался смелости и разрисовал небо и всю остальную картину, – и вот, ты сделал это! – сказал я ему.
Мне очень понравилось. А рисунок Ситизена Гражданина Кейна с гигантским индуистским богом на золотом листе до сих пор один из моих самых любимых.
Некоторые художники просили небольшой процент от продажи рисунка, но большинство работали бесплатно, помня, каково это – быть на моем месте, ничего не иметь и строить репутацию с нуля.
Грифф всегда старался организовать для меня встречу с художниками-иностранцами, когда они приезжали в Лондон, и я волновался при каждом знакомстве, ведь новые связи давали мне ощущение, что я делаю очередной шаг к тому, чтобы стать одним из них – то есть стать признанным художником. Но как бы все это меня ни радовало, на финишной прямой перед выставкой я чувствовал себя неуверенно, словно одна моя нога еще была в прошлом, а другая – уже стояла в будущем.
Иногда я был прежним: сидел на тротуаре с Джорджем, перед которым стоял стаканчик, и чувствовал себя обычным попрошайкой. Моя репутация крепла, я продавал много рисунков, но бывало, что за несколько часов мне не перепадало ни пенни, ведь на улице бывает и так. В такие минуты затишья я страдал от приступов отчаяния и беспокоился, что вновь вернулся на первую клетку игры. Страхи эти были беспочвенными, я знал, что выставка станет громким событием, но ничего не мог с собой поделать.
В другие дни я летал, как на крыльях, чувствуя себя настоящим художником. Вокруг собирались люди, которые наблюдали за моей работой, или Грифф звонил и приглашал к себе в офис, потому что курьер «Федекса» принес очередной тубус из Мадрида или Нью-Йорка.
Моя неуверенность была вызвана тем, что ни одна из моих теперешних ипостасей не казалась мне постоянной и эмоции вечно накладывались одна на другую. Рассказывая всем вокруг, что я собираюсь молнией ворваться в мир искусства, я слышал в своей голове голосок, который твердил: «Надеюсь, я не порю сейчас чепуху!»
