Я воспринял это как очередное доказательство того, что постепенно становлюсь известным художником. Обо мне говорили на национальном радио. Все шло именно так, как я и надеялся.
* * *
Никогда в жизни я не работал так усердно, как весной 2013 года. Я рисовал виды Хай-стрит и портреты Джорджа так быстро, как только мог, и продавал их прохожим, чтобы обеспечивать нам с Джорджем жилье и пропитание, а затем приходила Карина, которая сопровождала меня на крышу, где я трудился над созданием рисунков для выставки. Когда становилось темно, мои глаза уже косили, а пальцы болели, но сама работа и понимание цели вселяли в меня фантастическое чувство.
Должен признать, когда я был подростком и слонялся по улицам без работы и без всяких перспектив, я не видел смысла надрываться только затем, чтобы отдать кучу заработанных тяжким трудом денег какому-нибудь таксисту. Теперь мои взгляды полностью изменились. Я наконец-то начал понимать, как приятно заниматься честной, продуктивной работой.
Лес время от времени приглашал меня на ужин, и я с упоением рассказывал ему, как упорно и тяжело трудился.
– Я тебя жалеть не буду, – говорил он. – Продолжай. Ты все делаешь правильно.
Джордж сидел рядом с ним и кивал, и после еды, не прерывая разговора, я брал ручку и снова рисовал Джорджа, который позировал, сидя на полу.
Грифф сгорал от нетерпения скопировать панораму и разослать ее уличным художникам и каждый день узнавал у меня, как идут дела.
– Я не тороплюсь, – говорил я, – но не переживай. Я работаю.
Но Грифф все же волновался и даже решил перенести выставку на сентябрь. Таким образом я получал больше времени, чтобы закончить виды Хай-стрит и портреты Джорджа, а Грифф смог довести до конца еще больше проектов.
Художественный мир был мне в новинку, поэтому я очень внимательно слушал Гриффа, когда тот рассказывал, как именно собирается привлечь художников к сотрудничеству. Он объяснил, что некоторые художники с радостью согласятся помочь и уже проявили интерес, как Стик и Тьери, но других нужно уговаривать либо потому, что им не нравится работать с кем-то еще, либо потому, что они просто слишком заняты и за их перемещениями не уследить. Грифф знал многих известных уличных художников и со многими должен был встретиться на организованных им фестивалях в мае и июне, но он хотел запустить наш проект пораньше.
– ROA в городе, – сказал он. – Я достал ему крупную стену рядом с Бетнал-Грин-роуд, позади KFC. Ты должен с ним встретиться! Возьми с собой рисунок с плакатом, объясни концепцию и спроси, не хочет ли он принять участие в проекте.
Грифф много рассказывал мне о ROA, и меня пугала сама перспектива обращаться к человеку его уровня.
– ROA? Тот парень, который рисует гигантских черно-белых животных и птиц? Который нарисовал гигантского ежа на Ченс-стрит?
– Да, Джон.
– Но он ведь настоящая легенда.
– Да. А еще он художник «без компромиссов».
– Что ты имеешь в виду?
– Он рисует только то, что хочет.
Я боялся, но Грифф заверил меня, что у нас было гораздо больше шансов заручиться поддержкой ROA, если бы я пошел к нему сам и рассказал о своем творчестве. Грифф хотел, чтобы я показал ему рисунок, чтобы ROA сам решил, соглашаться на это или нет.
Такой подход казался мне чересчур бесцеремонным, но Грифф настаивал.
– Встретимся здесь во вторник, я вас познакомлю, – сказал он.
Я нехотя согласился. Грифф пригласил репортера из газеты «Метро», чтобы тот взял интервью у ROA, и, как потом признался, сказал ему: «Можно будет встретиться с людьми с разных концов спектра. ROA – это художник-суперзвезда, а Джон Долан – художник, который до сих пор практически живет на улице».
Мне не хотелось расстраивать Гриффа, но я чертовски нервничал, пока мы с Джорджем шли на Бетнал-Грин-роуд. Лил дождь, и по пути я мечтал лишь о том, чтобы повернуть назад, на Хай-стрит или домой, чтобы только не встречаться с ROA.
Грифф уже был на месте. С ним рядом стояли его ассистентка Карина и художник Кристиан Нагел, известный скульптурными грибами, установленными в странных и удивительных местах по всему миру.
– Отлично, у ROA как раз перерыв, он говорит с репортером «Метро», – сказал Грифф, когда мы пошли по переулку. – Джон, тебе нужно просто подойти к нему и поговорить, когда представится шанс.
Я восторженно смотрел на ROA. Мы несколько минут подождали, пока он закончит интервью для «Метро», а затем не успел я оглянуться, как Грифф уже шевелил бровями и кивал в сторону ROA, который как раз ел сэндвич.
– Вот твой шанс! – сказал Грифф. – Иди, поговори с ним.
Глубоко вздохнув, я неохотно подошел к ROA и представился. Репортер из «Метро» еще не ушел и теперь понял, что на его глазах встретились «два конца спектра», о которых говорил Грифф. Он задал мне пару вопросов, которые помогли растопить лед, а затем вступил и Джордж, который принялся глазеть на обед ROA. У нас даже осталась фотография, на которой запечатлен этот момент. У меня с собой были ручка и бумага, так что я на ней рисую здание, ROA ест свой сэндвич, а Джордж пожирает глазами еду. Первоклассная фотография.
Как бы то ни было, я все еще очень стеснялся спросить ROA, не захочет ли он сотрудничать со мной, а он, как я видел, уже готов был вернуться к созданию рисунка.
– Вы будете здесь завтра? – спросил я, решив уйти сам.
– Да, – ответил он.
– Ничего, если я и завтра приду?
– Ничего, конечно, – сказал он.
Когда я пришел на следующий день, ROA оказался один и слушал музыку, стоя высоко на приставной лестнице. Я замер в отдалении, зачарованно глядя, как уверенно он держал баллончик с краской, и выжидая момент, чтобы подойти к нему и заговорить.
Наконец он спустился с лестницы и залез на ближайшую крышу, чтобы посмотреть, что получается. Если бы Грифф был там, он бы наверняка сказал:
– Давай, сделай это. Подойди и заговори с ним.
Так я и сделал.
ROA слушал грайм
[10] со своего телефона. Я тоже большой поклонник грайма, и мы разговорились. В итоге я расслабился, и мы проболтали около двух часов, но я при этом ни на секунду не забывал, что мне нужно собраться с мужеством и спросить ROA о своих работах перед уходом.
В конце концов я задал вопрос прямо, объяснив идею Гриффа о привлечении уличных художников к разрисовке плаката, рассказал, как разросся наш замысел, и упомянул, что я работаю над панорамой города, чтобы художники могли рисовать на стене «Виллидж Андерграунд».
– Может, и ты согласишься принять в этом участие? – спросил я.
– Конечно, – просто ответил он. – Без проблем.
Как выяснилось, я переживал совершенно напрасно. Он был приятным парнем, и мне не стоило бояться разговора с ним. Я поблагодарил его, и мы поболтали еще немного. Спускаясь с крыши, я положил свой рисунок с плакатом ему в сумку и скрестил пальцы.
