– Заходите, заходите, – говорил он, указывая господину Ковальски на стул, с которого тот только что встал, – присядьте на минутку.
Антуан обошел стол, взял карточку и снова заглянул в нее.
Анджей Ковальски, родился в Гдыне, Польша, 26 октября 1949 года.
Антуана вдруг охватило предчувствие из тех, которые представляются столь убедительными, что порой кажутся нам откровениями, а уже мгновение спустя оказываются совершенно пустыми.
Но господин Ковальски опустил глаза, и Антуан тотчас понял, что был прав.
Он довольно долго молчал, не зная, с чего начать… Потому что ему было неведомо, что там, за дверью, которая может вот-вот открыться. И еще он не знал, сможет ли когда-нибудь снова закрыть ее. Он держал в руках карточку своего пациента. Андре.
– Несколько лет назад моя мать некоторое время была в коме… – начал он, не поднимая глаз.
– Я помню, я тогда справлялся о ней, но теперь все хорошо, надеюсь?
– Да, хорошо… В больнице она бредила… Звала своих родных, моего отца, меня… Так вот, я думаю…
– Да?
– Я вот думаю, не звала ли она вас? Вас ведь зовут Анджей?
– Имя Анджей мне дали при крещении. Здесь говорят «Андре»…
Возможно, сейчас Антуан заблуждался, но как только этот вопрос возник у него в голове, он уже не мог не задать его:
– И моя мать так вас звала?
Теперь господин Ковальски, нахмурившись, смотрел на Антуана. А что, если он сейчас вспылит, встанет и уйдет? А если ответит?..
Тот своим невыразительным голосом спросил:
– К чему вы клоните, доктор Куртен?
Антуан поднялся с места, обошел письменный стол и сел рядом с господином Ковальски.
Он часто встречал его, часто разглядывал из-за его странного вида, который всегда вызывал у него, как и у многих других, чувство необъяснимой неловкости, но теперь, глядя на бывшего колбасника, он ощущал исходившую от него спокойную силу – в детстве такую обычно приписывают отцу.
В голове у Антуана все так перепуталось, что он уже не понимал, как продолжать этот разговор. Зато его собеседник как будто вовсе не был смущен. Наоборот, создавалось впечатление, что он никогда не скажет того, что хотел бы скрыть.
– Если вы не хотите со мной разговаривать, – сказал Антуан, – вы можете уйти, господин Ковальски, я вас не задерживаю.
Господин Ковальски надолго задумался.
– Месяц назад я вышел на пенсию, доктор. У меня есть домик на юге…
Он издал сухой короткий смешок.
– Я говорю «домик», потому что так приятнее, на самом деле это трейлер, но зато он мой. Вот туда-то я и собираюсь уехать. Не думаю, что мы с вами еще встретимся, доктор. Я предвидел… Но я не мог себе представить, что вы спросите меня сегодня, здесь…
Слова, которые он произносил, были хрупкие, напряженные, они словно держались на ниточке и, казалось, вот-вот упадут и разобьются.
– Я сообщил вам о выходе на пенсию, чтобы сказать, что… что время прошло, все это уже не имеет значения.
– Я понимаю.
Антуан оперся ладонями в колени и собрался встать.
Но ему помешали.
– Знаете, я был заинтригован, – продолжал господин Ковальски, – когда встретил вас в тот декабрьский день…
У Антуана перехватило дыхание.
– Я был за рулем, ехал вдоль опушки леса Сент-Эсташ. И вдруг в зеркале заднего вида заметил мальчика, который, пригибаясь, украдкой перебегал дорогу. Я сразу узнал вас.
Антуан почувствовал, как внутри его поднимается ужас, какого он не знал вот уже четыре года, когда поверил, что отныне его жизнь в полной безопасности. И вот в тот момент, когда его существование, как в зыбучие пески, погружалось в рутину, внезапно всплывало все: смерть Реми Дэме, переход через лес Сент-Эсташ с телом мертвого ребенка на плечах, его исчезающие в бездне под большим поваленным буком маленькие ручки…
Антуан смахнул выступившие на лбу капли пота.
Он снова увидел, как возвращается в Боваль, как прячется в канаве, как, прежде чем перейти дорогу, смотрит, нет ли машин.
– Тогда я притормозил немного поодаль… Остановился, вышел из машины и решил посмотреть, в чем дело. Я подумал, может, вы нуждаетесь в помощи. Разумеется, я вас не нашел, вы были уже далеко.
Господин Ковальски был единственным свидетелем, который мог тогда направить следствие по верному пути; он даже сам был арестован, его не оставили в покое и тогда, когда четыре года назад было обнаружено тело Реми, и его снова вызывали и допрашивали…
– И вы… – начал было Антуан.
– Это ради вашей матери, понимаете. Я ее очень любил, знаете ли. И думаю, она меня тоже…
Он опустил голову, покраснев от собственной откровенности, словно вдруг осознал всю ее обыденность и даже вульгарность.
– Вам это покажется смешным, старик вроде меня… но… Это была настоящая страсть.
Нет, Антуан не находил здесь ничего смешного, в его жизни тоже была настоящая страсть.
– Я так никогда и не согласился сказать, что делал в тот день, потому что… мы были вместе, она и я. Как раз в той самой машине. Я не хотел ее скомпрометировать… Она пожелала, чтобы наша связь держалась в тайне… Такие вещи следует уважать.
Чтобы не вызывать подозрений, госпожа Куртен всегда вела себя сдержанно, сурово, ругая господина Ковальски последними словами, которые свидетельствовали о ее полном бессердечии.
Антуану с трудом удавалось сложить кусочки мозаики. Господин Ковальски останавливается. Что он говорит госпоже Куртен? Она в машине, оборачивается, ничего не видит, спрашивает себя, куда он пошел, она не хочет оставаться там, на обочине дороги, не хочет, чтобы ее увидели…
Господин Ковальски выходит из автомобиля, ищет Антуана, которого только что видел испуганным, бегущим в сторону Боваля. Он его не находит, отказывается от своей затеи, садится в машину и включает двигатель…
Что они тогда сказали друг другу?
– Я ей ничего не сказал. Как-то интуитивно я почувствовал, что… как бы объяснить? Что дело неладно…
Новость о связи его матери с этим человеком вызывала у Антуана чувство дискомфорта, с которым он едва справлялся. Не то чтобы она была неприлична сама по себе, разумеется, мы всегда, даже имея медицинское образование, бываем поражены и шокированы, узнав, что кто-то из наших родителей может вести половую жизнь. Да, Антуан это понимал, но было еще что-то более смутное, более сложное, требующее времени, размышления, основывающееся на неотвязном вопросе: когда они познакомились?
Госпожа Куртен начала работать у господина Ковальски задолго до рождения Антуана… Двумя годами раньше? Тремя? Когда ушел его отец? Даты, годы, образы путались, почва уходила из-под ног.
