Прошло двенадцать лет после преступления, совершенного им в двенадцатилетнем возрасте, и последний акт трагедии, участником которой он стал в тот декабрьский день девяносто девятого года, возможно, разыгрывался здесь, сейчас…
Наступила ночь.
Он слышал, как мать укладывается спать, не сказав ему ни слова, не задав ни одного вопроса.
До утра он все так же мерил шагами комнату. Для него это было полным крахом. Его жизнь стала не чем иным, как бесконечным поражением, которое, к превеликому сожалению, ему уготовило собственное детство. Когда рассвело, он подумал, не сам ли он обрек себя на это историей с Эмили. Наказание за совершенное им преступление не ограничивалось годами тюрьмы. Оно состояло из целой жизни, которую он заранее ненавидел, которая являла собой все то, что было ему омерзительно. Жизни в окружении посредственностей. Занимаясь делом, которое он любил, в условиях, которые ненавидел…
Это и было его наказанием: полностью искупить вину ценой всей жизни.
Утром Антуан признал свое поражение.
2015 год
20
Нескончаемый дождь шел вот уже больше недели. К тому же темнело сейчас рано, часов около пяти. В результате объезжать больных становилось довольно утомительно. Напрасно он старался все организовать, наметить рациональные маршруты. Неотложные вызовы в дороге всегда заставляли его по нескольку раз возвращаться то в Мармон, то в Варенн, без этого никогда не обходилось.
Антуан посмотрел на часы. Четверть седьмого. В приемной его уже ждет добрая дюжина пациентов, а он приедет не раньше девяти.
Он посмотрел на свое лицо в зеркале заднего вида. За несколько дней до свадьбы он решил отпустить усы, да так и не сбрил их. Они его очень старили, даже мать говорила, но это не имело никакого значения ни для него, ни для Эмили. Для нее-то уж точно… Темная лошадка эта женщина. Вначале он страшно злился на нее, упрекал себя за то, что попался на удочку, слишком легко поддался панике. Он даже подумывал о том, чтобы сдать тот генетический тест, но не сделал этого, потому что это ничего не изменило бы: его жизнь уже вошла в определенное русло. Слишком поздно.
Тогда Антуан успокоился, стал смотреть на жену другими глазами. Он ее не любил, но понял ее сущность. Она была чем-то вроде мотылька, непоследовательная и переменчивая, подверженная внезапным увлечениям, без умысла, но и без раскаяния. Она по-прежнему была очень хорошенькая, после родов за несколько недель пришла в норму: плоский животик, дивная грудь и эта восхитительная попка… Он всегда обалдевал, если заставал ее в душе. Иногда он приходил и ложился на нее, она соглашалась на все и всегда, делала вид, что кончает и издавала эти свои коротенькие, приглушенные «из-за маленького» возгласы, отворачивалась, уверяя его, что было «еще лучше, чем в прошлый раз», и тут же засыпала. Эмили, Антуан был уверен, никогда не кончала. Ни с кем. Он больше не задумывался над их отношениями. Как врач, он ограничивался тем, что следил, чтобы она была осторожна, но совершенно напрасно: эта женщина не поддавалась никакому контролю.
Сначала у Антуана сердце разрывалось, когда он неожиданно возвращался домой и видел Эмили, которая поднималась из подвала, оправляя юбку и слегка взбивая прическу, а потом обнаруживал внизу раскрасневшегося электрика, даже не успевшего открыть свой ящик с инструментами. Если бы он любил ее, то жутко бы переживал. По правде сказать, он и так переживал, но не из-за себя.
Когда он украдкой следил за ней за столом, на кухне, у него сжималось сердце при виде подобного несоответствия: меланхоличная красавица, в голове у которой ничего не происходит.
Эмили принимала свою жизнь, как принимала все, от всех. Отдавая предпочтения объятиям украдкой и мимолетным случкам.
За исключением Тео. Два года назад он унаследовал фабрику отца и во время последних выборов сменил ее на мэрию. С тех пор он изображал современного руководителя, возглавлял совет в джинсах «Дизель», появлялся у памятника погибшим в белой сорочке, но без галстука, принимал членов профсоюза в кроссовках «конверс». Короче, имитировал близость к народу, был со всеми на «ты», но задерживал зарплату. И трахал жену доктора, друга детства. Но это не в счет.
Антуана остановил лесовоз, который разворачивался на дороге посреди государственного леса. Пришлось ждать. Затишье в работе его пугало, именно поэтому он в конце концов полюбил свою работу сельского врача. Доктор Дьелафуа, у которого он год назад купил кабинет, предсказал ему: вы потратите на это занятие не больше двух месяцев. Или всю жизнь. Третьего не дано. Так и случилось. Он тут же включился и, конечно, уже никогда не бросит.
В остальном жизнь наладилась.
Эмили, с первого дня не изменяя себе, постоянно изрекала удручающие банальности, тесть выпячивал грудь, потому что его дочка теперь жена доктора. Ребенка перехватили родители жены, потому что у Антуана «слишком много работы, чтобы им заниматься», что было чистой правдой.
Маленький Максим родился первого апреля. И сколько же тонких шуток они услышали на эту тему, вся семья постаралась, ну, дела! Да он к тому же Овен, смотрите, никаких Рыб! Ха-ха-ха! Имя Максим, свидетельствующее о стремлении к величию семьи, разумеется, было предложено господином Мушоттом.
После бракосочетания, которое само по себе было адской историей (три месяца вчетвером, семейные сборища, чтобы составить пригласительные письма, собрания в церкви, чтобы оговорить службу, обсуждения меню, распри из-за приглашенных, настоящий ад…). Беременность Эмили мобилизовала всех до единого, еще бы, ведь это первая женщина с Сотворения мира, которая забеременела.
Эмили была торжествующей матерью. Она носила свой живот, выставив его далеко вперед, очень заметно, как внешний символ богатства, она с победной улыбкой обходила всех в очереди, требовала стул в лавках и натужно дышала, пока все не забегают. Тогда она предавалась подробному рассказу о первичных и вторичных проявлениях беременности, ничего ни от кого не скрывая, все имели право знать все: о болях, поносах, тошноте, сонливости. Я думала, он брыкается, но это были газы! Ах, газы! Все из-за сдавленной брюшной полости, ах, ну просто настоящее приключение, да, это изнуряет (она обожала это слово), но это еще и «дивный подарок от жизни». А когда она уже совсем расплылась, то чудно импровизировала на тему «самое лучшее приключение для женщины – это родить ребенка». Антуана это очень угнетало.
Во-первых, он ничего не почувствовал по отношению к своему сыну: ни любви, ни ненависти. Он не был частью его жизни. Эмили и ее мать постоянно играли в него, как в куклу, а Антуан видел ребенка только изредка. Он лечил его, как большинство детишек общины, не выделяя среди остальных.
Потом Максим научился ходить, говорить и – Антуан совсем этого не ожидал – оказался не похож на Мушоттов. Иногда ему казалось, что у ребенка есть что-то от него, он чувствовал себя польщенным, хотя других за это высмеивал. Может, он замечал эту похожесть, потому что хотел ее видеть? Пока ему хватало того, что он ее видит. Он не знал, как сложатся их отношения.
