– Беги! – говорит он, распахнув двери. – Я найду тебя. Беги!
Мы с Айлой идем по коридору, я буквально тащу дочь по полу, пытаясь как можно быстрее попасть в палату. Мы садимся в лифт. И хмуримся, когда двери снова открываются и заходит пожилая пара: мужчина везет женщину в инвалидном кресле. В черепашьем темпе он начинает складывать кресло.
– Давайте, я помогу, – говорю я, и они с радостью принимают мою помощь. Наконец я нажимаю нужную кнопку.
– Быстрее, быстрее, – бормочу я, торопя двери.
Мы мчимся по очередному коридору, и тут Айла падает, споткнувшись о развязавшийся шнурок.
Я подбегаю к стойке регистрации. Медсестра разговаривает по телефону, а светловолосый врач в белом халате заполняет документы. Она поднимает взгляд.
– Могу ли я чем-то вам помочь? – спрашивает она меня.
– Мой дедушка! Тимоти Уайлд, поступил…
– Место двадцать восемь. Я вас провожу.
Айла и я следуем за ней по палате. Дедушкина койка в самом углу. Я отчаянно борюсь с подступившими к горлу слезами, когда вижу его закрытые глаза, старую пижаму на нем и капельницу рядом. Возле него сидит заплаканная Белла. Она встает и обнимает нас. Доктор коротко рассказывает мне про лекарства, которые они дают дедуле, помимо капельницы.
– Боюсь, его состояние критическое, – говорит она. – Но я дам вам пару минут.
Я киваю и обращаюсь к Белле:
– Спасибо, что вы с ним.
– Все хорошо. Лукас уже едет, – пытается она меня успокоить.
Я глажу дедулину щеку. Он медленно открывает глаза и слабо улыбается мне.
– О, Дженьюэри, – говорит он. – И Айла тоже здесь.
Айла целует его.
– Привет, прадедушка, – всхлипывает она. Белла берет ее за руку:
– Давай дадим твоей маме время побыть с дедулей наедине.
Они выходят из палаты – Белла говорит мне, что отведет Айлу в столовую. Она хочет выпить кофе, а Айле сейчас не помешает стаканчик сока.
Я сажусь рядом с дедушкой, не выпуская из своих ладоней его руку. Он сжимает мою руку изо всех сил.
– Чувствую… Себя… Ужасно… – говорит он. Его речь затруднена. А красивое лицо искажено – дед пытается улыбнуться.
– Тсс. Спокойно… – Я поглаживаю его руку. Сейчас ему ни к чему напрягаться. Я ведь рядом.
– Дженьюэри, – говорит дедушка через силу. – Скоро я буду… Я буду с ними.
Я сжимаю его ладонь крепче.
– Одно из самых жутких событий…
Долгая пауза.
– …потерять дочь.
Он с трудом дышит.
– О, дедушка, – чуть не плача, говорю я.
– Но зато у нас с бабушкой была ты. И я так…
Он сглатывает.
– …так тобой горжусь.
Я осторожно кладу голову ему на грудь, и мои слезы капают на его пижаму.
– Я люблю тебя. Очень сильно люблю тебя и никогда не забуду, как много ты сделал для нас с Лукасом. Я люблю тебя всем сердцем. Не уходи. Пожалуйста, не уходи. Спасибо, спасибо за то, что был для меня лучшим отцом. У меня не было родителей, но были вы с бабушкой, и поэтому я самая счастливая девочка на свете, – говорю я.
– Спасибо… тебе… – Голос у него совсем слабый. – А где Лукас?
– Он придет, он сейчас придет, дедуля.
Дед ничего не говорит, но я знаю, что он все понимает.
Когда я поднимаю голову, его глаза закрыты. Он выглядит спокойным.
– Дедуля?
– Дедушка! – К нам подбегает Лукас. – Как он, Джен?
Я отодвигаюсь.
– Не очень.
Лукас садится на койку с самого края.
– Дедуль? Я пришел.
Дедушка медленно открывает глаза.
– Мой мальчик.
Лукас кладет руку ему на лоб, явно в смятении и не в силах поверить, что тому стало так плохо.
– Не оставляй нас, – просит Лукас, сорвавшись на шепот. – Пожалуйста, не уходи.
– У тебя все будет… отлично.
Лукас покачал головой.
– Я не был тебе хорошим сыном, ни разу не поблагодарил за все, что ты для меня сделал, но это не значит… это не значит, что я не… Я не…
Дедушка легонько постукивает пальцем по его руке.
– Я люблю… тебя.
Он закрывает глаза.
– Я тоже тебя люблю.
Повисает долгая пауза.
– Дедушка, я никогда не забуду, как ты учил меня водить, как мы играли в шахматы, и тот момент, когда ты бросился в море, слышишь? Дедушка?
Лукас дотрагивается до его руки.
– Дедушка?
Я подбегаю к другой стороне койки, схватив дедушку за руку, в которой больше нет жизни. Нет, не может быть… Я еще не готова.
Лукас давит что есть силы на кнопку вызова медсестры.
– Дедушка! – кричит он. – Медсестра! Медсестра! Дедушка!
Потом поворачивается ко мне.
– Он умер, – говорит Лукас заплетающимся языком. – Дженьюэри, он умер.
Но я снова жму на кнопку. Лихорадочно жму на нее до тех пор, пока Лукас не оттаскивает меня в сторону и не обнимает крепко-крепко, плача у меня на плече.
Прошла неделя. Маленькая церковь в Портпине переполнена – люди толпятся в проходах. На дедушкины похороны собрались многие его друзья из театра – тут и такие же старички, как он, и совсем молодые актеры, с которыми дедуля работал в Лондоне. И почти все местные жители. Бабушку с дедушкой все знали и любили: многие бывали у нас за ужином или во время вечернего чаепития. А когда бабуля продавала овощи со своего огорода, она и вовсе подружилась почти со всем городком.
Дэн тоже захотел приехать. Они с Фионой сидят прямо за мной. Он был и на похоронах бабули.
– Я очень уважаю старушку, – сказал он как-то. – С тех пор как у меня есть Айла, я понимаю, на какие жертвы можно пойти ради своих детей.
Последние несколько дней я провела в обществе Беллы – мы занимались организацией похорон и поминок. Лукас пару дней погостил, а потом его срочно вызвали на работу. Уорда я уговорила отвезти Айлу в Лондон, чтобы она пожила у своего отца и не пропускала школу. У нас с Беллой все равно была такая куча дел, что присутствие Уорда мне бы только мешало. Кроме того, как бы сильно я ни была благодарна Уорду за его поддержку, я хотела побыть одна и узнать о последних днях деда. Белла рассказала, что обычно каждое утро приходила в гости с газетой. Дедушка либо сидел на кухне, слушая радио и завтракая, либо уже был в гостиной. В тот день ни там, ни там его не оказалось. Белла отчаянно звала его, думая, что он упал в какой-нибудь из дальних комнат и не может встать. Потом поднялась наверх и увидела, что он лежит в своей постели. Дедуля ее слышал, но не мог пошевелиться – у него отнялась правая сторона тела. Белла вызвала «Скорую». Тогда он прошептал бабушкино имя, а потом упомянул нас с Лукасом. Белла сделала все, что могла, чтобы успокоить его.
