Я звоню бабушке и рассказываю про встречу с Лукасом, и бабуля приходит в ярость.
– Я позвоню ему! Разве ты не пообещала все вернуть, как он мог…
– Бабуль, не надо! – перебиваю я ее. – Оставь его в покое. Я придумаю еще какой-нибудь способ собрать денег.
– Но вы не должны! Иногда мне кажется, что у Лукаса вовсе нет сердца.
Я вижу слезы в глазах брата и слышу гнев в его голосе.
– Есть, – говорю я спокойно. Я не могу заставить себя рассказать бабуле, что он говорил про них с дедушкой еще. Она была бы раздавлена.
– Пожалуйста, бабушка, дай мне решить все самой. Не вини его.
Когда через пару минут звонит телефон, я хватаю трубку и выпаливаю:
– Бабуль, это моя проблема, как-то не честно ожидать, что Лукас…
– Джен, это я.
Мое сердце выскакивает из груди.
– Лукас…
– Прости.
– Нет, ты прости. Слишком большую сумму я у тебя попросила. Я перезаложу или продам дом, или возьму кредит.
– Если это все исправит.
– Не исправит, но…
– Но она сможет ходить?
– Да.
– Я дам тебе денег.
– Лукас, ты вовсе не обязан, – говорю я, пытаясь проглотить комок в горле.
– Надеюсь, операция поможет, Дженьюэри.
– Я не знаю, что сказать. Ты даже не представляешь, насколько это важно для меня.
– Наверное, представляю.
– Насчет всего того, что ты сказал… – говорю я, растягивая слова.
– Пожалуйста, не говори бабуле. Я был зол, несправедлив.
– Не скажу, но, Лукас, она бы поняла. Я понимаю. Я чувствую себя ужасно.
– К какому числу тебе нужны деньги? – спрашивает он, явно увиливая от разговора.
– Мы летим в конце декабря.
– То есть через три месяца.
– Лукас, я понятия не имела, что ты так переживаешь…
– Пожалуйста, забудь, что я говорил.
– Не могу.
– Я вымотался и наговорил глупостей.
Я знаю, он притворяется. Моим бабушке с дедушкой правда было легче любить меня, потому что я в них нуждалась. Но ведь и Лукас в них нуждался, просто совсем иначе.
– Но я чувствую себя виноватой в том, что…
– Джен, хватит. Я рад, что могу помочь.
Он делает паузу.
– Уверен, мама с папой тоже хотели бы этого.
Еще одна долгая пауза. Я едва не плачу. Есть так много вещей, которые я хочу сказать ему, если бы только между нами не было этого барьера.
– Это было смелое решение, – наконец говорит Лукас, – я восхищаюсь тобой – ты смогла одна вырастить ребенка. Знаю, что у меня бы не вышло.
Я делаю глубокий вдох.
– Спасибо, Лукас, это очень важно для меня.
– Ты всегда была смелой, Джен, гораздо смелее меня.
– Лукас, ты не представляешь себе, как я тебе благодарна, я…
– У меня будут наличные уже на этой неделе, – говорит он и кладет трубку.
Завтра утром мы с Айлой и бабушкой летим в Чикаго, а оттуда в Сент-Луис. Айле я наврала, что мы летим на рождественские каникулы, но заодно зайдем к доктору, который поможет починить ее ножки. Рози посоветовала мне не рассказывать ей слишком много сразу. Наш девиз «Хорошего понемножку». Бабушка приедет вечером. Она регулярно звонит, все время спрашивает, какую взять одежду. Впечатление, что бабуля специально заранее выложила в одной из комнат для гостей чемодан и постоянно докладывает туда что-нибудь уже недели две.
– Возьму зимнее пальто, вдруг будет сквозняк, хотя в больницах обычно тепло.
Мы обе безумно рады, но в то же время – в безумном ужасе. Как будто нас вывели с завязанными глазами на трамплин, и мы не имеем ни малейшего представления, насколько близко кромка воды.
Этим вечером мы с Айлой возвращаемся домой на метро из Ковент-Гардена – нужно было кое-что купить. Я купила пару книг в мягкой обложке в поездку и рождественские подарки: свитер с оленями для Айлы, флисовую пижаму, тапочки и набор для укладки волос. Странно думать, что на Рождество мы будем на другом конце земного шара, что мы будем завтракать в гостинице. И что операция будет уже позади.
Я пытаюсь выбросить из головы мысли об операции, мысленно снова вернувшись к Лукасу.
– Конечно, ему не все равно, Дженьюэри, – ответила бабушка, когда я позвонила ей сообщить новости. Она гордилась тем, что у него хватило мужества передумать, добавив, что иногда людям просто нужно время.
– У нашего мальчика много недостатков, но в глубине души он хороший.
На станции Эрлз-Корт двери раскрываются, и я спешу выбраться из вагона. Один из пассажиров помогает мне с сумками и ходунками Айлы. Пока мы ковыляем к пересадке на ключевую линию, я начинаю сомневаться, что поездка на метро – мероприятие разумное. Здесь вечно творится какой-то хаос.
С помощью еще одного доброго самаритянина мы с Айлой и сумками оказываемся на эскалаторе. Я смотрю на людей, проезжающих нам навстречу; напротив меня страстно целующаяся парочка. Глядя на них, я понимаю, что мне совершенно не хотелось бы сейчас никакой близости. Я слишком устала, чтобы позволить себе секс.
И тут я вдруг замечаю его.
На нем костюм. Неужели он меня видел? Рядом с ним еще какой-то мужчина. Он поворачивается и смотрит мне прямо в глаза. Я прекращаю дышать. Я чувствую, как будто эскалатор остановился и мы с ним остались здесь вдвоем. Я отворачиваюсь, пытаясь отдышаться, и мое сердце бьется в панике. Что я делаю? Может, сделать вид, что я его не заметила? Или повернуться и снова найти его взглядом в толпе? Я смотрю через плечо. Он все еще там и все еще смотрит на меня.
– Мама! – говорит Айла. Мы приехали. Я схожу как раз вовремя и забираю ходунки у нашего доброго прохожего, по-прежнему ничего не соображая.
Я не знаю, сколько прошло секунд или минут. Это был он. Это был Дэн. Видел ли он Айлу? Бежать за ним или нет?
– Это ты, – проходит он через толпу и тянет меня в сторону, – я знал, это ты.
От звука его голоса у меня мурашки по спине. Передо мной стоит мое прошлое. Дэн.
Он смотрит на меня, переводит взгляд на сумку Айлы – и бледнеет на глазах.
– Как дела? – спрашивает он.
– Прекрасно, – говорю я.
Долгая пауза.
– А ты?
– Хорошо.
– Привет, – говорит он Айле.
– Сколько ей лет? – спрашивает он и смотрит на меня.
– Три.
Смирись с этим. Прости. Я не могу это сделать. Я не готов.
