– Я хотел бы посетить Мальборо, Принсес Рисборо… – говорит Уорд. Услышав это название, я вспоминаю свое собеседование с Джереми, и это заставляет меня заскучать о нем еще сильнее. Я просматриваю список различных отделений и партнеров, с кем хочет встретиться Уорд.
– Полагаю, в отеле вы останавливаться не планируете, – уточняю я.
– Нет необходимости.
Он снимает очки, протирает глаза.
– Джереми упомянул, что у вас есть дочь. Сколько ей лет?
– Одиннадцать, – отвечаю я, озадаченная сменой темы.
– Еще не наступила та фаза, когда хлопают дверью и кричат «Ты мне всю жизнь сломала»?
– Все впереди, наверное. А у вас есть дети?
Я снова смотрю на фото его жены.
– Когда-нибудь будут, надеюсь. Джереми также упомянул…
Его телефон вибрирует. Он смотрит на экран и вздыхает.
– Спасибо, Дженьюэри, – говорит он, как будто уже все, хотя пятнадцати минут еще не прошло. – Закройте за собой дверь, пожалуйста.
Я ухожу странно разочарованной, но слышу позади какой-то странный капающий звук. Обернувшись, я вижу, как Спад закинул ногу на угол стола Уорда.
Еле-еле отчистив ковер в кабинете Уорда раствором с содой – и все это еще более унизительно, – я возвращаюсь на свое рабочее место и начинаю налаживать его график. По крайней мере, между нами не осталось никаких недомолвок. Я снова смотрю на Спада и вижу физиономию Уорда – тот понял, что происходит, заметив на ковре золотую лужу, и выражение лица у него соответствующее.
Рядом со мной, хрустнув коленями, присел Грэм.
– Артрит, – прокомментировал он костяной хруст. – В общем, Уорд хочет значительных перемен. Всю башку продолбил мне – можешь, говорит, делать все что угодно, но только не смей опаздывать на совещания. А тебе что сказал?
Я рассказываю, что Уорд планирует посетить несколько наших офисов на следующей неделе.
– Отлично, хоть пару дней его не увидим, – Грэм делает глубокий вдох. – Я минуту назад говорил со своим терапевтом, рассказал ему про свои боли в груди.
– Ох… – тяну я.
– Знаешь, что он мне сказал? Он сказал: «Грэм, ты хотя бы живой. Сходи на кладбище, и почувствуешь себя намного лучше!» Это не смешно, Джен!
– Тсс! – шикает на нас Люси. Она до сих пор разговаривает по телефону с женщиной, которая вчера приезжала посмотреть дом в Браутоне.
– Какой кошмар, – говорит она. – Нет, конечно, я понимаю.
Она прощается и вешает трубку.
– И? – спрашивает Грэм. В этот же момент мы слышим приближающиеся шаги. Я быстро привязываю поводок Спада к ножке стула.
– Уорд, – говорит Люси, – только что звонили по поводу…
– …дома в Браутоне. И?
– Хозяйка только что из больницы. Сначала ее муж в саду зацепился за поливальный шланг и упал. Она пыталась помочь ему встать, но упала сама и сломала себе все пальцы.
Грэм фыркает, когда Люси сгибает свои пальцы назад под углом в девяносто градусов.
– Прибежала их дочь, увидела мамины пальцы и бухнулась в обморок, – продолжает Люси, – и, если вы можете в это поверить, прямо головой о камин. Камин мраморный…
Глаза Уорда тускнеют:
– Продажа, само собой, повисла в воздухе?
Неловкая пауза.
– Разумеется, – отвечает Люси.
Он выходит из офиса, сказав Надин, что ему срочно нужно отлучиться.
Когда мы слышим, как хлопнула входная дверь, Грэм разражается смехом. Врывается Надин, ей интересно, что происходит.
– А что случилось потом? – Грэм поворачивается к Люси.
Люси роняет голову на руки.
– Вы видели лицо Уорда? Он думает, что мы просто сборище неудачников.
Грэм перестает хохотать:
– Послушай, милая, мы же не можем заставить людей влюбиться в те дома, которые мы им показываем. Мы не волшебники. Уорд может думать, что он все знает, но…
– Грэм! – говорит Надин. Все продолжают нервно хохотать. Даже Спад понял шутку, и его маленький носик задран, а пасть растянулась в улыбке.
– …но, если серьезно, чего-чего, а харизмы ему точно не хватает.
6
Когда мы с Айлой въезжаем во двор дедулиного дома – мы приехали на выходные поздравить его с днем рождения, – мне хочется, чтобы у ворот стояла бабуля. Я вижу ее рядом с входной дверью, в ее запачканных грязью брюках, с корзинкой в руках, в которой лежат свежесрезанные цветы, морковка и картофельные клубни – Айла обожала бабушкину «картошку в мундире».
А теперь в моем сердце зияющая дыра – бабули нет. Весь первый год без нее у меня было такое чувство, как будто я навечно застряла в пробке на перекрестке. Теперь я понимаю, что горе – это своего рода сумасшествие, почти такое же, как влюбленность. Когда я была влюблена в Дэна, я не замечала вокруг ничего. Когда бабушка умерла, весь этот мир, который по-прежнему жил, показался мне каким-то странным фарсом. Когда умирает кто-то, кого вы любите, звезды и солнце исчезают и нужно много времени, чтобы снова начать видеть свет, выглянуть в окно и увидеть ясное голубое небо.
Бабуля была мне и матерью, и лучшим другом, и первой, кому я звонила, когда хотела услышать знакомый голос. Я вспоминаю все те ситуации, когда просила у нее совета. Я знала: все, что я расскажу бабуле, тут же узнает и дед. Они были как одно целое. Бабуля была моим убежищем; а дедуля просто ее обожал. Когда я рассказала, как поступил со мной Дэн, бабушке стоило немалого труда успокоить деда, тот рвался задать Дэну трепку. Бабуля и дед научили меня, как за себя постоять и не дать в обиду дорогих мне людей.
Я смотрю на крепко спящую Айлу. Мы не спали до поздней ночи – покрывали шоколадный торт для дедули глазурью и болтали, болтали… Как хорошо, что до сих пор Айле удавалось избежать происков всяких там Тоби Браунов, но я беспокоюсь, как бы такой не объявился в той средней школе, куда она должна пойти этой осенью. Когда мы переехали в Корнуолл и я пошла в среднюю школу, бабушка посоветовала мне не рассказывать друзьям о моем прошлом.
– Если они чего-то не знают, то не могут это что-то использовать против тебя, – сказала она. – Все, что нужно, – это найти среди всех этих неандертальцев одного человека, с которым ты сможешь сдружиться.
Она была права. И я нашла Лиззи. Лиззи, со своими длинными курчавыми волосами и проколотым носом, отличалась от всех. Учителя во время семестра все время просили ее вынимать серьгу. Компашки и популярные одноклассницы не имели для нее никакого значения. Кроме того, она была единственным достаточно любопытным человеком, который догадался спросить меня, почему я живу с бабушкой и дедушкой, и я знала, что могу доверить ей свой секрет.
Я еду дальше и улыбаюсь, вспоминая, как бабуля умела шутить. Она всегда следила, чтобы мы с Лукасом мыли за собой посуду.
