– Вы должны оставаться в воде не меньше трех минут! – кричит бабуля.
Мы с ней обмениваемся улыбками, когда слышим смех Лукаса. Дедушка орет:
– Черт! Тут так холодно! Сколько еще мне тут сидеть?
– Наверное, мы просто чокнутые стариканы, да? – слышу я дедушкин голос. Я за дверью гостиной, а в руке у меня стакан молока. Уже поздно, но я не могу уснуть.
– Не чокнутые и не то чтобы совсем уж стариканы. Мне, например, всего лишь немножко за пятьдесят.
Дедушка смеется.
– Это ненадолго!
Бабушке пятьдесят девять.
– В этом доме так много всего нужно сделать, – вздыхает дедушка.
– Все будет хорошо, – отвечает бабушка. – Мик оставил нам кое-какие деньги, и если будет совсем туго, можно не все комнаты отапливать и есть печеные бобы на куске хлеба.
Повисает длинная пауза.
– Мы сделали правильный выбор, – продолжает бабуля. – Я знаю, трудно уехать из Лондона, но что бы сказал твой папа, если бы мы продали этот дом и кто-то превратил бы его в очередной отель? Здесь ведь жили несколько поколений твоей семьи. И я по-прежнему думаю, что…
– Что? – спрашивает дедушка.
– Что Элли была бы с этим согласна.
Это моя мама, Элеонора, для краткости – Элли. Я видела ее фотографии. Она была красивой. На снимках ее роскошные каштановые волосы были повязаны легкой косынкой, а полные губы накрашены ярко-красной помадой. Бабушка рассказывала, что мама любила красить волосы. Однажды даже покрасилась в розово-голубой. У нее была татушка в виде сердечка на лодыжке, и уже в двадцать лет мама курила и могла хорошенько выпить.
– Она была та еще штучка, и твой отец был сражен, – добавляла бабуля.
Если я спрашивала, почему папины родители не хотят с нами видеться, она обычно увиливала:
– Ты слишком молодая, чтобы понять. Да и потом, от этого хуже только им.
Но теперь мы с Лукасом понимаем. На свой последний день рождения Лукас закатил скандал: он узнал, что дедушка одного из его друзей кладет в его поздравительные открытки ко дню рождения десятифунтовые банкноты.
– Почему другие дедушка с бабушкой нам ничего не дарят? – спросил он.
– Проблема в том, что родители твоего отца не дали согласия на его свадьбу, – ответила бабуля, обменявшись с дедушкой взглядом, словно хотела убедиться, что мы готовы узнать правду.
– Они пригрозили, что, если он женится на маме, они его проклянут.
И прокляли. Просто взяли и вычеркнули его из своей жизни. Все мои бабушки и дедушки встретились лишь однажды – на похоронах мамы и папы. Бабуля рассказывала, что встреча была ужасной во всех отношениях. Слишком поздно было каяться.
– Элли любила приезжать сюда на летние каникулы, – говорит бабушка. – Я знаю, она не хотела бы, чтобы Джен оставалась в той школе. Клянусь, если хоть кто-то на нее здесь руку поднимет, я позвоню в полицию…
– В местной школе вроде как не терпят рукоприкладства, – говорит дедуля.
– Слышали, знаем. Учителям бы следовало разобраться, почему этот Тоби Браун такой задира, и перевоспитать его. Вряд ли дело здесь только в том, что она не такая, как остальные дети. Я не единственная бабушка, воспитывающая внучку. Тем более что с Лукасом, тьфу-тьфу, все хорошо.
– Он из другого теста, – возражает дедушка.
– Еще бы. Когда я смотрю его дневник, мне вообще кажется, что это не про моего внука: учителя пишут в отчете по успеваемости, что он удивительно вежливый и трудоспособный. Конечно, мне приятно, но…
– Он очень умный и способный.
Лукас отличник по большинству предметов, а по математике у него и вовсе лучший результат.
– Наверное, свое плохое настроение он предпочитает приносить домой…
– С Лукасом все в порядке, но если кто-то вздумает обидеть Джен, я их поколочу. Переведем ее на домашнее обучение, если понадобится, – говорит дедушка.
Бабуля смеется.
– Буду ходить в камзоле, а ты обращайся ко мне «сэр», – подмигивает дедушка.
– Конечно, Джен не такая упрямая, как Элли, но иногда, когда я смотрю на нее, я вижу свою маленькую девочку… – говорит бабушка.
– Иди сюда.
– Тимоти, я тут подумала.
– Ага.
– Может, нам стоит начать ходить в спортзал?
Дедушка начинает отчаянно хохотать. Его экзерсисы ограничиваются перелистыванием страниц и вставанием с дивана.
– Дети – это все, что у нас есть, и нам нужно быть в форме. Так что давай договоримся – как только возникают какие-то проблемы, сразу же пойдем к врачу. Ладно? – говорит бабушка.
– Ладно, – соглашается дедушка.
Наконец я открываю дверь и вижу, как они сидят на диване, обнявшись. Бабушка приподнимается с места:
– Я думала, ты пошла спать, милая.
Рукавом кофты она незаметно протирает глаза.
Они освобождают для меня место, и я забираюсь между ними. Бабуля продолжает:
– А я как раз говорила дедушке, как мы все будем тут счастливы.
У нее снова появляется этот непринужденный тон.
– Бабушка, а что будет, если вы с дедулей умрете? Кто будет тогда присматривать за нами с Лукасом? – спрашиваю я.
Они обмениваются взглядами.
– Мы еще проживем долго, даже успеем вам надоесть, – говорит дедушка.
– И все-таки? – не отстаю я.
– Ничего, – отвечает бабуля и гладит меня по волосам, как всегда, с самого моего детства. – Хочешь, расскажу тебе кое-что, Дженьюэри? Когда ты родилась, я держала тебя на руках двадцать минут. До сих пор помню лицо твоей матери – измученной, но такой счастливой. «Смотри, мама, у меня дочка, маленькая доченька», – сказала она, поправляя свой цветастый халат, а потом спросила, не хочу ли я взять тебя на руки. Я, конечно, дождаться не могла.
Бабуля легонько подталкивает меня.
– И тогда я представилась. Просто сказала: «Привет» – тогда мы еще не успели придумать тебе имя. И добавила: «Я твоя бабушка, и я всегда буду рядом».
Дедуля и бабуля советуют мне лечь в постель и помолиться на ночь, чтобы завтра был солнечный, ясный день.
– Спи спокойно, мой ангел. Утро вечера мудренее, – обещает бабуля.
Я выхожу из комнаты, я слышу шаги и замечаю спину Лукаса, который несется по коридору. И убегает к себе. Может быть, он тоже не мог уснуть? Что же он успел услышать? Почему он не пришел к нам? Иногда я хочу понимать, что творится у моего брата в голове.
5
2014 год
Громко и противно звонит будильник. Спад запрыгивает на кровать, приземлившись мне прямо на голову, а потом снова начинает прыгать по комнате. Я еле-еле продираю глаза. Вчера была вечеринка по случаю ухода Джереми на пенсию, и я медленно начинаю понимать, почему мне настолько плохо. Прямо хоть оставайся дома и пролежи весь день в кровати. Нет уж, бабуля, вовсе утро вечера не мудренее. Оно такое же. Или даже хуже.
