Мэвис крепко берет его за плечо, усаживает, уговаривая успокоиться, вот же он, шарф, никто его не брал.
– О. – Фрэнсис впервые замечает меня. – Джо, кто это? Твоя жена?
– Нет, пап.
– Я подруга, – неуверенно отзываюсь я.
– Папа, это Ребекка, моя университетская подруга.
Взгляд водянисто-серых глаз старика на мгновение встречается с моим.
– Ладненько. Ну что, погнали? – Мэвис снимает кресло со стояночных тормозов. – Так, Джо, не забудь про викторину на выходных, хорошо?
Она рассказывает мистеру Лоусону, что «Черный пес» устраивает благотворительный вечер, чтобы собрать деньги для больных синдромом Паркинсона.
– И ваш сын любезно занял там столик.
– Ребекка тоже идет, – напоминает мне Джо.
– Чудненько. Адам будет в восторге.
Фрэнсис вновь нетерпеливо ударяет по подлокотникам.
– Мы едем в «Лобстер-Пот»?
Джо гадает, стоит ли снова объяснять.
– Увидишь, – отвечает он, словно ему в голову только что пришла хорошая мысль.
Джо катит отца в кресле вдоль Колледж-стрит, мимо книжного магазина. Наблюдаем, как некую парочку фотографируют у двери небольшого георгианского особняка. Сейчас особняк похож на дом с призраками – в окнах лишь темнота.
– Здесь прожила последние дни и умерла восемнадцатого июня 1817 года Джейн Остин, – читаю я надпись на табличке.
– В сорок один год, – неожиданно говорит Фрэнсис. – Похоронена в Винчестерском соборе, без единого упоминания на надгробии, что она была писательницей.
Мы идем дальше, пока Фрэнсис не велит нам остановиться.
– Красиво, – произносит он, подняв взгляд на изящную статую Девы Марии.
Мне стыдно. Не могу сказать Фрэнсису, что столько раз проходила мимо и никогда ее не замечала.
– Ее каким-то чудом не уничтожили, – размышляет Джо. – Пап, верно же, что много средневековых работ в Винчестере разгромили ублюдки Кромвеля? Западное окно собора вынесли, разбили все статуи у алтаря…
– Надеюсь, Кромвель там, – указываю я вниз, – а не наверху, – киваю я на ясное голубое небо.
– Так мы идем в «Лобстер-Пот»?
Джо останавливает коляску у домика привратника и спрашивает дежурного, можно ли отцу снова посетить внутренний двор и показать нам земли Винчестерского колледжа.
– Он живет в прошлом, – шепчет Джо седому мужчине. – Думаю, старые любимые места его порадуют.
– Расскажи Ребекке, как учился здесь, – предлагает Джо, когда мы проходим по мощеной дорожке.
– Кто такая Ребекка?
Джо переводит на меня беспомощный взгляд.
– Я! – отзываюсь с ласковой улыбкой. – Я подруга Джо!
Мы стоим во внутреннем дворе, вокруг которого располагаются помещения, где обитают студенты.
– Я здесь жил, в шестой комнате, – говорит Фрэнсис.
Мы с Джо вглядываемся в темное, затхлое пространство за узким и покрытым паутиной окошком.
– В мое время тут было четыреста семьдесят мальчишек. Десять домов, сорок семь учеников в каждом. Родители платили за мое обучение сто пять фунтов в год.
Я наконец понимаю, под каким давлением находился Джо, чтобы тоже стать выпускником этого места.
– И он не может вспомнить, что утром ел на завтрак, – жалуется мне Джо, но я все равно вижу, что он доволен прогулкой. – Именно здесь принимали самых важных гостей. Папе приходилось участвовать в церемониях.
– Однажды приезжал Георг Шестой, – вспоминает Фрэнсис.
Впереди – местная часовня.
– Ее перекрасили снаружи, да, пап?
– Не нравится.
– Да, неподходящий цвет, – соглашаюсь я. – Похоже на сыр «уэнслидейл».
– Бекка – художник, – говорит Джо отцу.
Развернувшись в кресле, Фрэнсис оторопело смотрит на меня серыми глазами-бусинами.
– А ты кто?
Мы с Джо невольно смеемся.
Пообедав в пабе «Уайкхем-Армс», мы бредем через заливные луга. Вот она, особенность Винчестера, которую я не ценила в детстве. Можно прогуляться по лугам, порыбачить на реке Итчен, покататься на лодке, понаблюдать за птицами (если интересно). А с другой стороны, вот собор, кафешки, винные бары, художественные галереи, бутики и типичная для центра города суета.
Мы зависаем, когда приближаемся к белой деревянной калитке, которую так любят Оскар и Тео, неподалеку от церкви Сент-Кросс. Как же нам пройти? Калитка слишком узкая для кресла Фрэнсиса.
Наконец Джо решает перенести хрупкого отца на руках. Слава богу, пара прохожих, пожалев нас, помогает переправить и коляску.
Уже дома я наблюдаю, как Джо снова устраивает отца в гостиной. Худшего дома для Фрэнсиса и не придумаешь – здесь столько этажей. Чтобы добраться до кухни, надо спуститься по ступенькам, а до гостиной – подняться. К счастью, в спальню он может попасть на подъемнике.
Щеки Фрэнсиса порозовели, в глазах появился блеск; он продолжает рассказывать о своем учебном заведении.
– Винчестерский колледж выпускает ученых, адвокатов, докторов, политиков, в основном лейбористов. Из солдат самым известным, наверное, был Уэйвелл.
Джо опускается перед ним на колени.
– Так, пап, хочешь чаю? Или что-нибудь покрепче? Бренди? Шерри?
С нежностью замечаю, как Джо улыбается отцу.
– А кто был самым знаменитым? Энтони Троллоп, писатель, вот он учился в Винчестере. А бизнесменов выпускается мало.
– Погодите, – подаю я голос, – не забывайте, мистер Лоусон, что там учился и великий знаток вина.
Джо встает, говоря, что пойдет ставить чайник.
– Джо! – зовет сына Фрэнсис.
– Кажется, Мэвис приготовила тебе кекс с цукатами.
– Ты прекрасный человек. Я тобой горжусь.
– Ох, пап, – произносит Джо, стоя в дверях, как застенчивый мальчишка.
– Я им горжусь, Ребекка.
Когда Фрэнсис засыпает перед телевизором, мы с Джо уходим на кухню. Я хвалю его идею сводить отца в колледж, где тот учился. Мне понравилось слушать рассказы, как в столовой он ел щуку и яичный порошок и как ужасно играл в футбол. Фрэнсис фыркал от смеха, вспоминая, как пропустил восемь голов за двадцать минут в матче против Саутгемптона.
– Завтра он об этом забудет, – печально улыбается Джо.
– Да. Зато сегодня он был счастлив.
– Скоро придется думать о доме для престарелых. Не знаю, сколько еще мы сможем справляться сами, здесь.
Джо убирает тарелки и кружки.
– Ты прекрасно о нем заботишься.
